- Дак, от твого дома за версту спиртом несло. Ноги сами и поворачивали, - ответила Матрена, и в два глотка оприходовала содержимое стопки. - Эть, как хороша...
- Ну, что, забрала? - через несколько минут спросила бабка Настя.
- Еще как забрала, - жуя огурчик похвалила самогонку Матрена. Давай-ка ещё по одной...
К вечеру бабка Настя, что очень редко бывало, прилично набралась. Матрена, хлобыстнув на посошок, перетащила бабку на кровать, уложила, накрыла одеялом.
Утром 1 мая, когда к бабке Насте снова заглянула Матрена, старуха только глазами вращала и ни слова не могла сказать. Матрена испугалась, глядя на недвижимое тело совей соседки и поскакала по деревне трезвонить о случившемся. Через полчаса прибежали дочка с внучкой. Сын заявился в праздничном костюме и в галстуке. Поохали, поахали и вызвали врача. Тот поводил ладонью перед глазами, пощупал пульс, смерил давление.
- Парализовало старуху, - констатировал врач и, вздохнув, добавил, Готовьтесь к худшему.
Настена, казалось все слышала, но ответить ничего не могла и только жалобно водила глазами из стороны в сторону. А потом уснула. Все праздничные дни так и пролежала на кровати не двигаясь.
После праздников и родственники и соседи так и решили, что Настена свое отжила. Сын сворил оградку и перетащил её в бабкин двор. Дочка гроб заказала. Поставили домовину на табуретки в сенях. Стали продукты и водку подкупать, чтобы поминки честь по чести справить.
Семь дней в полной недвижимости провела бабка Настя в постели. На восьмой приподнялась и уселась - к полному изумлению дежурившей день и ночь около материной кровати дочки.
- Что вы, мама, лежите, лежите. Вам вставать ни в коем случае нельзя!
Но бабка, видимо, пропустив мимо ушей слова дочери, почти шепотом попросила:
- Ну-ка, помоги мне подняться, - и, придерживаясь за руку дочери, направилась к старому сундуку. - Открой, - скомандовала она и добавила, Там под одежкой - бутылочка должна быть...
Они доковыляли до кухонного стола и бабка Настя опустилась на свой любимый табурет около окна. Вытащила зубами пробку из бутылки и налила в граненую стопку.
- Что вы, мама, делаете! - запричитала дочка.
- Поди прочь! - ответила бабка и медленными глотками выпила самогон. Занюхала заплесневевшей корочкой. Посидела, посмотрела в окно и через несколько минут в глазах появились живые искорки.
- А что это в сенях за домовина стоит?
Дочка нервно теребила в руках носовой платочек:
- Так мы ж думали, вы уже на небеса собрались...
- Я? - изумилась бабка Настя, ошарашенная ответом, Я? На небеса? Вы с ума сошли! Мне только семьдесят четыре! Надо ж, что удумали - заживо похоронить собрались!
Она резво поднялась с табуретки, взяла со стола бутылку, закрыла пробкой и опустила её в огромный карман своего халата.
- Ступай домой, - сказала она дочери.
- А вы?
- За меня больше не беспокойтесь. Я к Матрене...
Из кухни дочь слышала, как бранилась мать во дворе:
- Ироды! И оградку уже припасли! Все стараются меня скорее в сыру землю упрятать.
Хлопнула калитка. А через час из дома соседки Матрены доносилась протяжная песня, исполняемая в два голоса:
- И никто не узнает, где могилка моя...
1997 г.
ЗАВЕЩАНИЕ
Когда дед Евграфыч, проживший долгую жизнь лихо и весело, стал помирать, то попросил свою старуху собрать рядом всех родных и знакомых. Когда пришедшие по последней воле старика окружили лежанку Евграфыча, склонили головы и стали печальными глазами буравить пол, дед тяжело вздохнул и сделал предсмертное завещание.
- Вы, это самое... - наморщив лоб, почти шепотом сказал он, - свои нюни над гробом не распускайте. Не хрен мою жизнь оплакивать. Дай Бог так каждому прожить. Горе нашу семью обходило стороной, в доме достаток был, да и я за свою жизнь покуражился и повеселился вволю. Столько водочки попил, столько баб перепортил...
После этих слов он посмотрел на свою старуху и сделал поправку:
- До тебя, Авдотья, до тебя это было.
Он на несколько минут закрыл глаза и замолчал, будто в последний раз хотел прокрутить в памяти былые денечки.
- Так вот, - продолжил он свое предсмертное завещание, - Ни над гробом, ни на поминках слез не лить. Выпейте хорошо, закусите, спойте мою любимую про Петрушу на тракторе. И на могилке, чтобы всегда стопочка стояла. Словом, чтоб тут все без причитаний было. Может быть, и мне тогда веселее на том свете будет.
А через пару часов дед Евграфыч представил Богу душу.
Старуха запричитала, но её тут же одернули:
- Ты что, мать, не слыхала последнего завещания?
Авдотья тут же вытерла кухонным полотенцем глаза и пошла в сельсовет вызывать скорую.
Приехали врачи, констатировали смерть, забрали тело и увезли в морг вскрытие делать. Сказали лишь, чтобы через пару деньков приехали и забрали то, что раньше было веселым дедом Евграфычем.
Бабы по домам разошлись, готовиться к похоронам и поминкам, а мужики, выпив пару бутылочек, выставленных Авдотьей, сколотили домовину и ушли копать могилу. Там, на кладбище и набрались до поросячьего визга. За полночь растаскивали их жены по избам, а те в солидарности хриплыми голосами пытались петь: "Прокати нас, Петруша, на тракторе. До околицы нас прокати..."
Прошло два дня. Мужики, следуя последней заповеди деда Евграфыча, не просыхали. Авдотья не успевала вытаскивать из погреба бутылки с первачом. Но нужно было ехать за телом. И на полупьяной сходке решили, что за дедом поедет старший сын с соседскими мужиками, а остальная родня и соседи будут готовиться к похоронам и поминкам. Правление колхоза выделило "ЗИЛ" и, с трудом загрузившись в кузов, закадычные друзья и родственники поехали в районный морг.
Ранняя осень обильно усыпала дорогу листьями, и как будто напоминала о скоротечности человеческого бытия.
Приехали к моргу и, поддерживая друг друга то ли от страха, то ли чтобы не упасть, плотной толпой, как большевики перед расстрелом, двинулись на освидетельствование трупа.
Молодой санитар, смачно хрустя солененьким огурчиком, подходил к столам, на которых лежали покойники, приподнимал простынь и спрашивал:
- Этот?
- Да ты, что пьяный что ли? - в один голос отвечали мужики, - Это же баба лежит!