В одной байке про шелки рассказывается о человеке из Мирдалюра. Однажды он лазил по скалам и услышал, как в пещере поют и пляшут люди, а ещё заметил на камнях кучу шкур и, забрав одну домой, запер в сундук. Когда он вернулся, у пещеры плакала нагая девушка. Человек нашёл ей одежду и пригласил к себе. Они поженились, пошли дети. Сами знаете, как это бывает. Однажды он переоделся в чистое, а ключ от сундука вынуть из кармана забыл, и жена, когда стирала, его нашла.
— Да не поедешь ты в Египет, — говорю я Моне. — Мы едем в Колорадо. Не забыла?
Колорадо — наша голубая мечта. Мона родилась и жила в тех краях до четырёх лет. Она всё ещё помнит скалы и сосны, и холодный, холодный воздух. Говорит, облака в Колорадо яркие, как осколки зеркала. В Колорадо родители Моны развелись, и мать Моны впервые попыталась покончить с собой. Здесь она тоже однажды хотела и с подушкой легла головой в духовку. Мона тогда перешла в седьмой класс.
Шелки вмиг возвращаются в море, словно никогда с ним не разлучались. В этом их отличие от людей. Однажды папа попытался вернуться на землю предков. Он служил в Германии и отправился в Норвегию взглянуть на город, где родилась прабабушка. Его он действительно нашёл, ферму с таким же названием, как фамилия нашей семьи, — тоже. В городе папа заглянул в ресторан и попросил принести ему лютефиск — омерзительное рыбное блюдо, которое готовит моя бабушка. К нему из кухни вышла повариха и посмотрела, как на сумасшедшего. Мол, у них едят лютефиск только на Рождество.
Так и не удалось отцу вспомнить своеобразный вкус лютефиска. Нынче его единственный сувенир из Новергии — прабабушкина Библия. Есть ещё дневник, который она писала на той ферме, но мы не можем его читать. На всю книжицу всего четыре английских слова «Ну и богопротивный денёк».
Вы наверное думаете, папа нашёл маму в Норвегии, где водятся тюлени, только это не так. Он познакомился с ней в плавательном бассейне.
Ну а мама о своей семье никогда не рассказывала. Я однажды её спросила, есть ли у неё кто, и она ответила: «Людей нет». Наверно её родня наркоманы и убийцы, может даже сидят в тюрьме, подумала я тогда. О, лучше бы это оказалось правдой!
Одна из баек, что я не рассказываю Моне, взята из «Словаря британского фольклора на английском языке». В той сказке шелки узнаёт, где спрятана шкура, от своей маленькой дочки. Та не знает, чем это обернётся, просто знает, что мама ищет какую-то шкуру, и помнит, как папа доставал одну из-под кровати и гладил.
Мать малышки вытаскивает шкуру и говорит:
— Прощай, peerie buddo!
Она не думает ни о том, как дочь будет по ней скучать, ни о том, что раз уж дышала столько времени воздухом, можно потерпеть ещё немного. Просто набрасывает на себя шкуру и прыгает в море.
Мама ушла, а я стала ждать отца с работы. Узнав о шубе, он ничего не сказал, просто стоял в свете таймера плиты, и потирал палец о палец, как при щелчке, только беззвучно. Затем сел за кухонный стол и зажёг сигарету. Раньше он в доме никогда не курил.
Мама от шкуры избавится, подумала я и тут же поняла: нет, мама не собирается от неё избавляться. Она от нас, неудачников, избавилась. От меня и папы.
Он всегда ждет моего возвращения, так что незадолго до полуночи выезжаю с парковки. Надеюсь, доберусь достаточно рано, чтобы отец не ворчал, но достаточно поздно, чтобы не захотел подняться из подвала, где разбирает старые телевизоры, и поговорить со мной о колледже. Я уже сказала, что не поеду в колледж. Я поеду в Колорадо — штат без выхода к морю. Всего двадцать штатов из полусотни отрезаны от моря целиком, то есть не примыкают к Великим озёрам или океану.
Мона включает свет и пытается перед зеркалом подвести глаза, а я сворачиваю и всё ей порчу, за что она, снова погрузив салон в темноту, награждает меня тычком. Все стёкла опущены, чтобы машина проветривалась, и ветер раздувает волосы Моны, окружая лицо растрёпанным ореолом.
«Peerie buddo, — говорится в книге, — это ласковое обращение».
— Peerie buddo, — говорю я Моне, и та, икая, безудержно смеётся.
Я никогда не целовала Мону. Часто об этом думала, но всё не решалась. Дело не в том, что она может от меня шарахнуться и так далее. Даже не в страхе, что она не ответит на поцелуй. Всё хуже: я боюсь, что она ответит. Но только неискренне.