Дед чувствовал, что взбунтует, и его выгонят из дому. Вон, невестка губы сжала злорадно, сын подсмеивается издевательски, а бабка вообще задавить готова. А внук-то, внук, вишь какую озабоченную морду состроил, ровно его самого за уроки посадили. Ещё хотят перевести его в английскую школу с музыкальным уклоном.
«Нет, сольфеджио мне не осилить».
Под сенью божьего креста
У церковного входа сидело что-то невообразимое. Не то побирушка, не то хорёк. Его, беднягу, так скрутило похмелье, что из-за очков огромных, словно колёса детской коляски, виднелась только лысина и коленки, остальное, как за щитом, было укрыто оправой и толстенными линзами, из-за которых его наглые, белые глаза казались вывернутыми наружу. Было непонятно, чего он хочет – или милостыню, или вцепиться зубами вам в горло, или юркнуть под дверную створку.
Когда я прошёл мимо и не бросил в его плошку ни полушки, глаза его так яростно блеснули в мою сторону, что я спиной почувствовал всю его ненависть.
– Зажрался, – злобно прошипел хорёк.
Где-то я уже встречал такой взгляд…. Да. Около вокзального ресторана. Тогда, тоже не бросив монету в чью-то шапку, я и услышал злобный мат от грязной головы, упрятанной до причёски в плечи.
Божий храм всегда был местом обитания сирых и убогих. Но теперешние нищие совсем иной контингент. Они отказываются от корочки хлеба и нагло просят денег, угрожая пожаловаться своей «крыше». У таких субъектов строго распределено время отсидки на точке по дням недели.
Старушки, привыкшие жалеть всех, кроме себя, бросают в плошки, шапки, тарелочки, свои скромные рубли и крестят сухонькой ручонкой испитые и хищные от наглости морды побирушек. Им, прожившим страшную, тяжелейшую жизнь, другой она и не видится, и старушки делятся последним с этими, потерявшими совесть, субъектами.
А побирушки, привыкшие к дармовщинке, уже никогда не станут зарабатывать на жизнь трудами праведными. Хоть и сидят они под сенью божьего креста, но на них креста нет.
Правительственный автобус
Два инвалида на остановке в ожидании автобуса в родную деревню рассуждали на чём можно уехать – на правительственном автобусе или на административном. Один говорит:
– Надо бы на правительственном, но я уже весь задрыг после бани, ноги так и стынут. Что за наказание! Наверное, придётся на административном. Отдам пятёрку, шут с ней. На лекарство больше уйдёт.
Мне стало интересно. Я и в Москве-то не видывал правительственного автобуса, а тут в нашей провинциальной дырочке и вдруг. Я с любопытством и извинениями обратился за разъяснениями к инвалидам. Они засмущались и объяснили мне:
– Да мы это так называем автобус, на котором действуют правительственные льготы для убогих и сирых.
– А что, разве не на всех? – спросил я.
Они, оглядев меня как бестолочь, с сожалением разъяснили:
– В льготах сказано – на всех, кроме такси. Вот районное начальство, отслужив молебен и поплевав на фары этого сарайчика, изрекли, как христовы оракулы: «Дважды ты – «путинская» колымага, а четырежды будь такси наше». Вот теперь и ездим – то в правительственном за так, то в такси за деньги.
Администрация объясняет – денег не хватает, чтоб платить, но ни разу не отчиталась эта администрация за расходы, идущие на обслуживание служебного транспорта. Секрет. А я думаю, немного больше, чем стоят все инвалиды области.
А зачем столько машин администрации, когда везде можно на автобусе доехать? Хочешь служебную – содержи на свой счёт! Но кто нас, убогеньких, спросит. Иногда приезжают из района три человека в сельскую администрацию, и каждый на своей, служебной. Почему бы не приехать на одной? Нет, на трёх! А ведь это наши деньги.
Но мы рабы, дети рабов, да ещё и убогие. И тому рады, что хоть есть правительственный рейс. Да и то ведь – сколько нас сирых прётся на костылях, на карачках! Помирали бы дома.
Ветеринар