Правда, контроль перемещающихся и принцип допуска в парламент базировались отнюдь не на инструкциях по безопасности и уставах карауленной службы, а исключительно на настроении уважаемого сторожа и крепости его сна в каждый конкретный момент. Можно было, подъехав к поперечному столбику и посигналив побудку глобусу с веревкой, напороться на множество вопросов от стражника, недовольного таким небрежением к его сну. Затем на сорок втором вопросе, выяснив, что вы едете к председателю, и сообщив вам: «Пойду узнаю…», страж убывал вглубь территории и, вернувшись к вам через битый час, уточнял: «Его превосходительство председатель, мистер Абэбикива интересуется, как вас зовут». Услыхав же ваше имя, уходил опять. Докладывать. Еще часа на два уходил. При этом совершенно никто в тот момент не мешал вам поднять шлагбаум самостоятельно и проехать ровно туда и затем, куда и зачем вы приехали. А вернувшийся часа через три страж посчитал бы, что вас и вовсе не было, и вновь убыл бы в страну грез, покрепче сжав веревку в руках.
Но и по-другому бывало. Выспавшийся и будучи в добром расположении духа, милостивый в тот момент стражник впускал и выпускал любого, кто бы в это время у его шлагбаума ни оказался. Кажется мне, что он и случайных пешеходов в таком состоянии приглашал пройти, даже если тем нужно было совсем в другую сторону и в парламенте им делать было решительно нечего. Вот как раз в таком благодушном расположении духа Дмитрий и Слон застали его, когда в первый раз по делам в парламент и прибыли. Подъехали, значит, глядь – сидит. Сидит, почему-то не спит и на парней из-под фуражкиного козырька внимательно смотрит. Изучает, стало быть, на предмет потенциальной опасности и определяет для себя возможность впустить. Или не впустить… И изучать, если вдуматься, тут, конечно, было чего. Ну вот вы сами подумайте, два белых, пусть уже и прошедших суровую школу жизни, но все-таки еще юношами выглядящих парнишки, в малость поношенных футболках и в очень сильно поношенной «Сузуки-Черри», в самом сердце черного континента, зачем-то ни свет ни заря в целый парламент припершиеся, – это, согласитесь, ситуация, вызывающая вопросы.
Будучи от природы прозорливым и вопросы эти предвидя, Дмитрий в голове своей уже начал складывать ответную фразу на английском о том, что они тут не абы как покататься приехали, а, как раз наоборот, по приглашению уважаемого человека, целого вице-спикера и к тому же доктора Альбана Кингсфорда Сумана Бэгбина по важному государственному делу прибыли. Правда, на «Бэгбине» у Димы происходил фонетический сбой, и до конца фраза выстраиваться ну никак не желала. Однако охранник, находясь этим утром в фазе «добрый дяденька», даже не поднимаясь со стула, просто спросил только: «Куда?» «Туда», – сообщил ему Дмитрий, указывая пальцем в сторону правительственных зданий, и добрый шарообразный негр просто поднял шлагбаум, махнув визитерам лапкой, одобряя начало их движения в горнило государственной власти. Дмитрий, довольный тем, что больше не нужно надрывать мозг английским произношением африканского имени, надавил на газ и умчал, обдав стражника облаком сизого дыма и рыжей пыли.
Если честно, друзья мои, вопрос, по которому тогда парни к доктору Альбану прибыли, к этой истории второстепенное отношение имеет. Что уж они там со спикером «замутить» запланировали, то ли концерн международный спроворить, то ли атомную станцию за пару недель возвести, в этом рассказе не главное вовсе. Я об этом как-нибудь потом обязательно расскажу. Не сейчас. Главное тут то, что в Гане елки не растут. Так же как с яблоками и картошкой, про которые раньше рассказал, с елками в Гане неувязочка вышла. Нету. И вот ведь что странно, любого остального дерева хоть завались, а елки или, скажем, сосны какой плохенькой, хоть всю Вольту вкруг обойди, не сыщешь. Тут тебе и махагон, из которого практически вся краснодеревная продукция нашими мастерами выстругивается, тут тебе и сапеле с моаби, нашим не сильно известные. И даже бакаут, особенно Слоном любимый, тут, в Гане, в изобилии произрастает. Бакаут, кстати, Слон любил за то, что если из него неимоверным трудом черенок для лопаты сделать, то черенок тот в твердости своей покруче лома металлического будет и при ежедневном использовании в виде мотиватора рабочего персонала не ломается и, как лом, предательски не гнется. Хорошее, одним словом, дерево. Полезное очень. Да что там дерево! В Гане даже уголь для шашлыков и тот краснодеревный и нашего березового на восемь порядков благороднее будет. М-да… Полны богатством ганские джунгли, но вот елочки какой завалящей во всем этом разнообразии, как сказал уже, хоть умри, а нету. И уже ровно так же, как когда-то с картошки на пуну перешли, а яблоки ерундой типа авокадо да манго заменили, идею с новогодней елочкой парни практически похоронили. Ну на «нет» и суда нет! Не станешь же мукулунгу сорокаметровую в дом тащить и с риском для жизни на ее верхушку звезду пристраивать? Не станешь, потому как не елка вовсе и из-за длины в коридоре угол никак не обогнешь. Оттого свеча в ананасе виделась альтернативой рождественскому дереву до скончания времен, ну, или, на худой конец, до завершения африканского турне.