На Юрку же, разгильдяя, все время норовящего умчаться в пыльную даль улиц, плюнув на «всю важность политического момента», школьное руководство и комсомольский актив со временем махнули рукой и как на возможного преемника Леонида Ильича рассчитывать перестали. И все ж таки, где-то в глубине своих номенклатурных душ надеясь на то, что «подрастет – поумнеет», Юрку из орбиты общественной жизни насовсем не выпускали и время от времени поручали ему некоторые второстепенные задачи. Вроде распространения марок Международного движения среди школоты.
Финансовым результатом такого распространения никто сильно не заморачивался, и потому, выдавая марки толстыми пачками марочных листов, возврата не менее толстых пачек денег от Юрки никто не требовал. Сам же Юрка, в полной мере осознавая свою финансовую безответственность, нумерическим значением розданных марок и охватом аудитории, эти марки получившей, не заморачивался совсем. Достаточно было обложки его дневника, уже в три слоя обклеенной этими меленькими красно-зелеными квадратиками. Все остальное, не проданное любимым одноклассникам и другим ни в чем не повинным школьникам, складывалось им дома «до поры до времени». Диву даешься, как этот Красный Крест при таком подходе вообще существовать умудрялся. Я так думаю, голодали бедняги. Голодали и в отрепье ходили.
И вот, всплыв из темных глубин его памяти, эти самые, так рачительно сохраненные марочки как раз и явили собой решение проблемы: «Где же, блин, на всех мелочи-то набрать?!!!» Время марок и добровольного общества Красного Креста и Красного же Полумесяца наконец-то пришло! Учитывая номинал такой марки в десять копеек, целых пять марок, выданных взамен недостающих монеток, по Юркиному мнению, были удивительно изящным и совершенно логичным решением уже поднадоевшей проблемы. Одногруппникам же его, за исключением разве что Ильхана, учившимся в иных школах, где марки раздавали и взносы собирали более ответственные люди, обмен «деньги – марки» был не только привычным, но и вполне объяснимым. А что тут такого? Деньги взяли – марки дали. Всегда же так было. Все чинно, благородно, и никаких сомнений.
Тут я небольшую ремарочку сделаю, товарищи дорогие. Если кто из вас вдруг подумал, что Юрка наш, упаси Боже, жлоб какой вороватый или совсем уж сволочь наглая, чтоб своего брата-студента вот так вот бессовестно обирать, так тот на Юркин счет ну очень сильно ошибся. Не был он тогда, как, впрочем, и теперь, ни вороватым жуликом, ни жадным крохобором. Никогда не был! Юрка, если в том была нужда, с себя последнее снимал, чтоб отдать тому, кому сейчас хуже. Он сутками мог бесплатно, просто так работать для кого-то из друзей, если в том была необходимость. А работать Юрка и умел, и умеет, вы уж поверьте. Он последние деньги из кармана выгребал и отдавал ближнему, если у того нужда какая случалась. Сам же при этом, последние копейки от себя отдавая, о том: «А как же я теперь сам без денег буду?» – не то чтобы в последнюю очередь, нет, он об этом и вовсе не думал. Так что за такую идейку с марками вы его строго не судите. Не думал он вовсе, как на родном брате-студенте скаредно состояние сколотить. Совсем не думал. Прибытку с тех копеек было – кот наплакал, а вот весело было изрядно.
Ну так вот, порывшись дома в залежах старых тетрадей и отслуживших свой век даже его младшей сестренке учебников, отыскал-таки он те самые пачки марочных листов, разлинованные маленькими дырочками вдоль и поперек на маленькие квадратики с ярко-красным крестиком в купе с полумесяцем и денежным номиналом «10 копеек», прописанным крупным шрифтом. Листов тех нашлось такое множество, что даже сам Юрка в растерянности почесал в затылке и, подумав: «Когда успел-то?!», прикинул на глаз, что на три семестра должно хватить. Дальнейшее было делом простой и незамысловатой техники. Выдавая хрустящие банкноты очередной стипендии, он присовокуплял к ним пять красно-зеленых марок и сообщал обогатившемуся студенту-собрату, что все прогрессивное человечество, а представители рабочего класса, угнетенные западной буржуазией, в особенности, безмерно счастливо его вкладу в общее благое дело и искренне благодарит такого щедрого магната за те пятьдесят копеечек, каковые он неоскудевающей рукой от себя самого оторвать сумел.
Таким образом ежемесячно из этих небольших копеечек, с должным пиететом и помпой собранных в нуждах всемирного гуманитарного сообщества, складывались в Юркином кармане вполне себе приличные двенадцать полноценных рублей. «Взносы» эти по понятным причинам в кассу сдавать нужды не было, потому как за них спросу вовсе и нет, а следовательно, вполне себе можно было потратить такое неожиданное богатство на празднества и увеселения. Правда, если быть совершенно точным, то нужно сказать, что рублей было не двенадцать, а всего-навсего одиннадцать. По той причине одиннадцать, что Юрка со своим закадычным другом детства, а теперь еще и однокурсником Ильханом пять марок по гривеннику самим себе не продавали, конечно же. Оттого, наверное, не продавали, что у них на те марки особого спроса не было. Так что математика тут совершенно точная получается, товарищи дорогие: в группе двадцать четыре прекрасных студента, но двое из них в гуманитарную миссию гуманитарного сообщества верят слабо и потому, не проявляя должной сознательности, обходятся без таких прекрасных марочек, а потому «честных» полтинников не двадцать четыре, а таки всего двадцать два. А двадцать два по ноль пять – это как раз и есть те самые одиннадцать, на тот момент еще полновесных рублей Советского Союза.