И даже теперь, когда Юрка, будучи полностью уверенным в своем незнании основ алгебры, с легкостью за предложенное пари схватился, можно было бы последствий избежать, ну или хотя бы их загладить. Ну подумаешь, двое поспорили, двое потом и разберутся. Ан нет! Ваня, крепко ухватив Юркину ладонь, стал истошно орать, призывая в свидетели сделки чести не только Ильхана и всех одногруппников, но казалось, что он пытается доораться до всех богов Олимпа, находящихся в этот момент в четырех тысячах километрах, дабы призвать их в свидетели этого принципиального спора. И доорался-таки. Теперь в суть пари посвящены стали все. И одногруппники, и олимпионики, и даже Тураев где-то в глубине корпуса вздрогнул от докатившейся до него волны Ваниного ора, пусть и приглушенной толстенными стенами, но все же несущей в себе почти понятный смысл нерушимого договора, заключенного двумя истыми джентльменами. Юрка же, заведенный Ваниным энтузиазмом, но больше ведомый народной истиной о тщетных попытках надышаться перед смертью, заявил, что вот прямо сейчас он пойдет первым и глуповатый Ваня убедится в ошибочности своей чуйки, которая сегодня, конечно же, его подводит. Пусть даже и в такой редкий день, как четверг, доведи ему вдруг Господь сегодня вместо среды случиться. Пошел и нырнул в аудиторию, как в зимнюю прорубь, зажмурившись и задержав дыхание.
Если кто-то полагает, что история эта выдумана, потому как «часто Семёныч загибает», и что по закону жанра, как в любой выдуманной истории, Юрке вот прямо сейчас сфартить должно и он, как это бывает в плохеньком кино, вытащит единственный билет, на вопросы в котором он знает ответы с точностью до миллиметра, так тот кто-то ну очень сильно ошибается. И история – чистая правда, и билета, который бы Юрка знал досконально, на тот момент в природе не существовало. Ну, положа руку на сердце, многое он, конечно же, знал. Ну ведь не двоечник же совсем! И в школе олимпиады по математике брал. С большим успехом и неоднократно. И тут, в универе, старался учиться, а не совсем уж штаны протирать. Но это «многое из известного» было теперь ровным слоем по всем пятидесяти билетам размазано и зажато, как тонкий кусочек колбасы между двух толстых ломтей того, что он либо не знал, либо забыл. Так что, друзья мои, эпистолярного чуда ожидающие, разочарую вас – дешевого фарса с «изумрудным билетом» не произошло. Вытянулся билет с вопросами о поле алгебраических чисел, теореме Лагранжа и с простенькой задачей по графическому изображению суммы единиц в квадрате.
Вспомнив, что эту самую сумму двух одиноких единичек, возведенных в квадратную степень, он рисовал еще в девятом классе средней школы при помощи «квадрата гипотенузы, равного сумме квадратов катетов» прямоугольного треугольника, где катет как раз той самой единичке равен, Юрка значительно воспрял духом. Да и в словосочетании «поле алгебраических чисел» старорусское слово «поле» все-таки выглядело как что-то знакомое и родное, а не как нечто совершенно чуждое, похожее на загадочный «факториал». Потому, понимая, что рисовать линии куда как проще, нежели писать формулы, Юрка испросил у декана разрешения начать с конца билета и одним росчерком нарисовал линию гипотенузы, воплощающую собой ту самую сумму оквадраченных единичек.
По завершении начертательных работ и объяснений декану, где в треугольнике скрывается искомый ответ на вопрос номер три, Юрка наморщил память, стараясь припомнить хоть что-нибудь как-то связанное с вопросами номер два и номер один. Однако же при попытке вызвать на поверхность старину Лагранжа память его почему-то послала только образ Винни-пуха, с удовольствием кушающего белоснежное бланманже, и на этом ограничивалась, притворившись хворой. Надеясь на то, что со временем образ плюшевого медведя, жрущего миндальное суфле, все-таки заместится образом благообразного мужчины с короткими седыми волосами вразлет, отчего совершенно точно вспомнятся практически все теории этого седого дяденьки, Юрка предложил декану «не стесняться и начать с самого начала билета». «Прямо с вот этих вот прекрасных полей!» Декан не стал стесняться и приказал Юрке «начинать уже и не тянуть резину».