Начинать… Начинать…
Всматриваясь в буквы вопроса про алгебраическое поле, он смутно припомнил ту пару, где это поле очень подробно разжевывалось деканом. Он даже вспомнил, что в его любознательном мозгу эта самая теория вызвала бурю эмоций и живейший отклик «вон оно как, оказывается!». Но теперь, по прошествии целой вечности после той прекрасной пары, всех деталей и подробностей своих восторгов от математической красоты и изящества Юрке вспомнить ну никак не удалось. Видимо, не все, из деканом о полях поведанного он запомнить тогда сумел. Видимо, занят был Юрка на той паре чтением раздела «Академики шутят» в одном из альманахов Академии наук СССР, которые пыльной кипой хранились в шкафу за спиной у Юрки, потому как любил он посидеть в последнем ряду. Ну никак не хватало в памяти материальца на то, чтобы хоть что-нибудь складное про эту алгебраическую полевую схему изложить!
Однако вдохновение, принесенное легкой победой с гипотенузой, встряхнуло и память, и любовь к жизни, и артистическую нахальность. Память все ж таки подсказала, что, помимо алгебраического, в природе высшей математики существуют еще и некие геометрические методы в классической теории поля. Сложно, да? А вот и нет! Слово «поле» есть? Есть! Алгебра от геометрии недалеко ушла? Не-а! Математика же! Да и на парах с геометрическими методами Юрку посещало вдохновение и трудовой порыв, и потому про такие геометрические поля он помнил, как про собственный день рождения. Так отчего, спрашивается, прилежному студенту не поведать умудренному профессору во всех красках, размахивая руками и принимая позу Пушкина на экзаменах в Царскосельском, пусть слегка и не про то, но все ж таки «поле»?! Нет таких причин, чтоб не изложить! Абсолютно никаких нет. Вот он и излагал. Окажись тогда Репин при этом действе, так точно не с Пушкина, а с Юрки ту картину писать стал бы. И получилось бы, вы уж поверьте, куда как вдохновеннее и драматичнее.
Юрка блистал! Он излагал методы познания геометрического поля и своими собственными словами, и выдержками из учебника, и словами самого Тураева, им, деканом, на лекции о геометрии однажды произнесенными. Он чуть ли не в стихах эти методы и теории излагал, каждый раз упираясь ударением в слово «поле» там, где надо, и даже там, где надо не очень. Он принимал позу восторженного Наполеона, выражая своим лицом непререкаемую уверенность в своей правоте. Он лихорадочно чертил на доске всевозможные прямые, кривые, вектора и окружности, очень быстро практически закрасив всю поверхность доски. В общем, жег Юрка по полной, пусть даже и не в ту сторону. Увлеченный таким зрелищем и загипнотизированный уверенностью шизофреника, льющейся из Юрки мощным потоком Рогунской ГЭС, декан только минут через десять начал подозревать, что что-то не совсем так. И еще через пять минут понял, что все совсем не так. Остановив Юрку и внимательно вчитавшись в билет, декан мягко попросил Юрку продолжать, но продолжать желательно ближе к теме билетного вопроса.
Но остановить Юрку уже было нельзя. Его несло по геометрии, все дальше увозя от алгебры со скоростью курьерского поезда, а красноречию его в тот момент вполне позавидовал бы сам старик Цицерон. Согласившись с деканом в том, что он действительно малость увлекся, извинившись и пообещав быть ближе к теме, Юрка запустил геометрическое красноречие по новой. При этом энергетического напора в нем прибавилось, а убедительность и красноречие достигли своего апогея. В общем, Юрка уже не просто блистал, нет! Юрка горел звездой! Находясь в состоянии глубокого гипноза, декан еще минут десять впитывал в себя мудрость геометрической науки, но потом, стряхнув с себя оцепенение, поставил Юрке на вид, что «это очень хороший ответ, но совсем не на тот вопрос», и попросил напрячься, но все-таки пойти по билету. Юрка, понимая, что герои погибают с музыкой, извинился еще разок, откашлялся и еще десять минут выдавал геометрические перлы, уже придуманные им самим, потому как материал из лекций закончился в двух предыдущих раундах. В конечном счете декан, понимая, что остановить этот поток геометрического сознания может только смерть, его или Юркина, мучения свои решил пресечь на корню. Со словами «по билету два, за настойчивость – четыре, итого: по-среднему – три» заветный «трояк» в Юркину зачетку со всего размаха закатал. И при этом еще большой вопрос, кому из них двоих в этот момент стало легко и приятно.
Юрка же, с деланым недовольством бурча под нос о том, что «пятерочка сорвалась», придвигая декану зачетку, склонился над билетным пасьянсом и, прикрывшись листами черновиков, в Юркином случае девственно-чистыми, одним ловким движением стащил со стола пару билетов для своих закадык-баламутов. Коридор встретил Юрку, несущего над головой развернутую зачетку, ревом восторженной толпы римского плебса, встречающего Цезаря, вернувшегося из египетского похода с массой захваченного имущества и Клеопатрой под мышкой. Будь у них в тот момент цветы, усыпали бы путь Юрки – триумфатора, не пожалев бросить все к ногам такого славного победителя! Вот ей-ей усыпали бы! Ванька же с Ильханом, считая свежеукраденные билеты само собой разумеющимся действием настоящего друга, просто побежали в уголок по ним заблаговременно ко встрече с Тураевым подготовиться. Однако Ваня, погрозив своим здоровенным кулаком, предупредил Юрку, что тому в сторону дома уходить еще не след. Потому как счастливчику Юрке еще очень рано покидать ристалище и что джентльмены в пари обязательно держат слово.