решил Димитрий отбыть от страждущих встречи на некоторое безопасное расстояние. «Безопасное расстояние» виделось как «значительно побольше пяти тысяч километров», и лучше, чтобы в той местности никогда не смотрели Первый канал и не читали российских газет. А еще лучше, чтобы из всех средств связи местное население пользовало только жестяной рупор и дым от сигнального костра.
Мест таких на глобусе оказалось немного, но ехать на Южный полюс по причине круглогодичного холода Дмитрий не решился. А вот круглогодичное тепло экваториальной Африки его очень даже прельщало и, можно сказать, манило даже. Географическое расположение предполагаемого места уединения по причине тоненького ручейка наших туристов, те края посещать желавших, возможность встречи с земляками отсекало полностью. Два этих факта, значительно усилив друг друга, придали Дмитрию уверенной решимости в принятии решения по вопросу: «Куда бежать?» Не согласившись в душе с Корнеем Ивановичем, некогда призывавшим детей никогда не приходить в Африку для прогулок, Дима самым решительным образом направил свои стопы именно туда. Вот таким образом он в Африке и оказался. Оказался и, вернувшись через много лет, за десятки лет повзрослев и изменившись вместе со страной, о том чудесном крае только самые теплые воспоминания сохранил, некоторыми из них со мной поделившись. Ну а я вам кое-что порасскажу, товарищи дорогие.
Глава 2
Для закрепления любви на расстоянии со множеством соотечественников местом далекого уединения на максимально возможной дистанции от людей, очень жаждущих с ним встречи, Дмитрий избрал далекую страну Западной Африки – Республику Гана. В части средств телекоммуникаций со всем остальным миром Гана в то время к развитию сильно не стремилась, потому как по складу характера самих ганцев, о котором я чуть ниже расскажу, а также из-за врожденной лености народонаселения все вот эти вот ненужные метания с каналами связи и широкими информационными потоками были не просто не нужны, а даже немножечко вредны, потому как к работе принуждали, равновесие и покой нарушая. Если кто-нибудь полагает, что принцип «хакуна матата» был изобретен диснеевскими Тимоном и Пумбой, так тот очень сильно ошибается. Там, где благостные мультяшки «хакуне матате» учились, ганцы всей страной преподавали. Я больше скажу, они, ганцы, это самое учебное заведение придумали и основали.
Анекдот про то, что безветренный год неурожайным считается, потому как бананы на землю не падают, как раз тут, в Гане, и изобрели. Местное народонаселение в принципе никуда и никогда не спешило. Поневоле можно было удивиться философскому мировоззрению нации, только вчера перешедшей к капитализму из первобытно-общинного строя, обосновывающей такую свою неспешность народной поговоркой в виде философской сентенции: «Спешить не надо, потому что впереди вечность». Они и не спешили. Никогда не спешили. Причем не спешили так, что казалось, будто у них в будущем не только их собственная вечность, но еще и ваша, и вашего соседа по лестничной клетке.
Страшнее же всего тот факт, что такой «хакуной» заражался всякий, кто умудрился прожить в Гане безвыездно хотя бы половину года. Такой человек начинал лосниться изумительно здоровой кожей лица, покрытой ровным загаром цвета старой бронзы, сплавленной с большим куском золота, и улыбаться широкой, совершенно искренней улыбкой в тридцать два жемчужно-белых зуба даже во сне. Такой человек начинал двигаться удивительно плавно, и плавности его движений позавидовали бы даже балерины Большого. Такой человек начинал недоумевать, если к нему приставали с понуканием: «Давай-давай!», и с такими понукателями он в дальнейшем встречаться не желал никогда. Действие этой магии на себе и Дима испытал. Однажды на встречу с очередным министром приехав, от секретарши узнав, что мистер Ачампонг будет очень скоро, через четыре часа всего, Дмитрий решил подождать на улице. Заметьте, не психануть и в сердцах в секретаршу плюнуть, не чудаком на букву «М» Ачампонга обозвать, а всего лишь обождать на улице. Это первый сигнальчик… На улице он нашел придорожную бодегу, разливающую пиво прямо под раскидистой пальмой, взял себе для вящего удовольствия кружечку и уселся в плетеное кресло, поплотнее натянув наушники. И тут – о, чудо! – четыре часа пролетели, словно две минуты. Вот, казалось бы, только уселся, только поудобнее попу в кресле расположил и за кружечкину ручку ухватился, и тут – хлоп, и вот уже мистер Ачампонг из окна своей конторы призывно на переговоры к себе манит.