Столкнувшись с парой подобных ситуаций, Дмитрий, прозорливо предположив: «Кинут! Обязательно кинут, морды кожаные!», решил, по крайней мере в Гане, не трудиться над продлением династических традиций строить все, что под руку попадется. А принадлежал он к действительно старинной и уважаемой династии строителей. Первым строителем в ряду Диминых предков был австралопитек, заложивший вход в пещеру здоровенной булыгой, а папа Димы мог похвастаться своим участием в таких грандиозных стройках, как Рогунская ГЭС и гордость Алма-Аты – каток «Медеу». Да и сам Дима, с малолетства по отцовским стройкам мотавшийся, из строительных профессий разве что профессию крановщика не освоил. Здесь же, почуяв в ганских функционерах от строительства что-то остапо-бендеровское, решил он в истории с капитальным строительством не ввязываться. Слону, вышедшему из семьи потомственных медиков, с бетоном и кирпичами тоже ковыряться не захотелось, и потому при следующем спонтанном приезде голодного до денег и котлет министра его в дом не впустили, сообщив тому в дверную щель, что их дома нет и еще очень долго не будет. Таким образом, со строительными идеями покончили так же решительно, как до этого идею «черных терпил на деньги ставить» на ноль помножили. В общем, отмахнувшись от завода ЖБИ и с некоторым неудовольствием признав, что трансформаторов государственных предприятий в частную собственность навроде Бори Березовского из них не выйдет, решили парни уподобиться другому славному сыну иудейской народности, даже как-то чукотским губернатором побывшим, и наложить свои цепкие лапки на природные ресурсы ганских просторов.
Из ресурсов, доступных к быстрому освоению и максимально выгодной капитализации, присутствовали: плохенькие по качеству алмазы, замечательное по качеству золото и еще более качественное дерево драгоценных пород. Можно было еще подумать об удовлетворении спроса страждущих любителей природы, готовых на европейском континенте за какого-нибудь редкого африканского нетопыря заплатить как за новенький «Майбах». Однако же по какой-то странной причине все богатство и разнообразие ганской фауны разместилось в Гвинейском заливе, а не на легкодоступной суше, что значительно усложняло планы быстрого обогащения. Плавало это богатство в глубинах океана, буйством красок и природных форм восхищая, однако видеть деньги в ихтиофауне не хотелось по двум веским причинам. Во-первых, лазать за богатством в океан – мокро и противно, а во‐вторых, если кто не знает, девять из десяти представителей этой ихтиофауны готовы и имеют все возможности убить страждущего аквалангиста, к ним свои жадные ручонки протянуть посягнувшего.
Отлавливать же сухопутных бабуинов, коих на суше было в достатке, но цена которым пятачок за пучок в базарный день, было невыгодно абсолютно. Да и кусались они, собаки такие, много сильнее тех самых собак. Из деньгоемкой продукции в Гане еще слоны в некотором количестве обитали, и, в принципе, отлови хотя бы парочку, так непременно в каком-нибудь Ганновере большой любитель слонов найдется и хорошую премию за носатого любимца отвалит. И за ними, за слонами этими, даже охотиться несильно нужно было: бродили себе хоботатые в окрестностях заповедного парка Моле и местному населению своими размерами докучали. Слон однажды их, через дорогу переходящих, увидел и от радости встречи даже прослезился немного. Хотел было брататься побежать, но вовремя передумал. Слон настоящий, от природы, а не от мамы Эдварда произошедший, по характеру своему фамильярности не любит. Запросто мог бы за такую фамильярность своего человеческого тезку по голове хоботом огреть. И не стало бы концессионера, на том слоне денег снискать ожидающего. Основной же причиной, по которой от идеи экспорта слонов отказались, было то, что за то время, которое плененный слон своего грузового судна в Ганновер ожидает, мог он таких куч переваренной растительности у них во дворе наложить, что через них с шестом перепрыгивать пришлось бы. Прыгать с шестом никто из парней не умел, и идея торговли животным миром спокойно почила в Бозе.