Про перец следует рассказать отдельно.
Произрастал он тут же, в Гане, повсеместно и по причине замечательного климата приносил свежий урожай практически круглый год, потому всегда был под рукой и всегда был свеж и остер. Выглядел он как уменьшенная в шесть раз копия сладкого болгарского перца зеленого цвета. Такой же аппетитно-сочный на вид, матово блестящий гладкими боками, с торчащей в сторону плодоножкой. Глядя на него, на этого маленького братца сладкого болгарина, так и тянуло схрумкать его весь без остатка, ухватившись за крохотную плодоножку, блаженно улыбаясь в ожидании ароматной симфонии, разливающейся по вкусовым рецепторам. Дима даже попытался это сделать, впервые этот перчик на терриконах овощного базара усмотрев. Схватил двумя пальцами за ножку и в рот потянул.
Они со Слоном тогда молодыми и решительными были, несварения желудка не боялись в принципе, а понос считали неизбежной необходимостью, которая является обязательной при смене места жительства и переносить её следует стоически. Особенно если ты Европу на Африку меняешь. Ну так вот, потянул было Дмитрий зеленого болгарского лилипута в рот, но округлившиеся глаза торговки овощами подсказали ему, что действие его не совсем верно. А поскольку глаза торговки округлились так, что заняли добрую половину ее лица и почти наружу выпали, Дима решил не есть весь перец сразу, а для начала попробовать его половинку, предварительно, на всякий случай, лизнув на срезе. Приняв из рук овощной mammy крохотную половинку перчика, Дмитрий для верности принюхался к срезу и лизнул выступивший на нем сок, слава Богу, самым кончиком языка. В следующую секунду до Дмитрия дошло, по какой такой причине торговка его своими сверхъестественными глазами удивляла. Сочный срез малюсенького перчика произвел эффект, равный тому, как если бы Дмитрию на язык метнули лопату полыхающего угля и сверху для верности плеснули стакан бензина, при этом треснув его огромной кувалдой по затылку. В долю секунды глаза Дмитрия размерами своими превзошли глаза торговки в три раза, а из ушей и носа рванули тугие струи пара. Лицо полыхнуло кумачом Великой Октябрьской революции, а слезы из глаз не просто брызнули, а хлынули бурными потоками, заливая стоящий перед ним лоток с овощами. При этом Дмитрий возопил про какую-то «бл…ь!!!», а восторженная торговка, глядя на него влюбленными глазами, с придыханием произнесла: «Such a strong man!» Одним словом, кушать такой перец в сыром виде могли бы исключительно слюнявые чужие из одноименной киношной нетленки, а соком его вполне себе можно было бы травить печатные платы, если вдруг по недогляду на производстве серная кислота закончится. Хороший перчик, одним словом. Забористый.
Ну так вот, чтоб вы были в курсе, при изготовлении упомянутого лайт-супа этого удивительного перчика с мясом и водой бралось в равном количестве. На килограмм мяса шел килограмм этого огненного овоща, и все это, залитое литром воды, медленно томилось в течение нескольких часов, достигая такого состояния, при котором перцы полностью растворялись в бульоне и ничем своего присутствия в нем не выдавали. Важно понимать, что при потере структурной целостности и благорастворении в густой подливе бульона перцы своей остроты не теряли вовсе, поскольку капсаицин, зараза такая, вещество крайне устойчивое и при нагреве испаряться не стремится. Сидит себе тихонько в пище и человеческую жертву поджидает. Но все не так уж безнадежно, друзья мои, и даже к такому смертоносному вареву свое противоядие имеется. Все дело в том, что для понижения градуса остроты подавался лайт-суп в комплекте с так называемым фуфу, щедрой рукой поварихи в самый центр тарелки с лайт-супом плюхнутым. Этимологию названия этой снеди любопытному Диме выяснить, как он ни старался и всех вокруг ни расспрашивал, так и не удалось. Местные, пожимая плечами и удивляясь ненужной, по их мнению, любознательности этого суетливого белого, сообщили, что «оно так всегда было» и «наверное, ваши белые придумали», а белые так же отказывались от авторства, просто спрашивая в ответ: «А ты ее видел?»
И были-таки правы – для осознания верности такого названия ЭТО нужно было увидеть. Честно говоря, при взгляде на этот пищевой девайс в самом деле ничего, кроме «фу-у-у-у-у-у!», сказать было и нечего. Ну, или «фу-у-у-у-у, фу-у-у-у-у». Кому как нравится. Внешне эта почти съедобная масса напоминала большущий колобок рисового теста, на молекулярном уровне объединенного с большим куском тщательно пожеванной жевательной резинки. Мутновато-серая, до определенной степени прозрачная масса состояла из толченой мякоти батата и маниоки, предварительно отваренных в огромной алюминиевой кастрюле. Приготовлялся этот племянник картофельного пюре и морской медузы исключительно женщинами и исключительно вручную. В здоровенную ступу, вырубленную из цельного ствола махагона, в которой с комфортом разместились бы две наши стандартные Бабы-яги, забрасывалось полцентнера отваренных корнеплодов и тщательно толклось двухметровыми колотушками. Колотушки тесали из того же красного дерева, потому как сосны какой-нибудь или той же липы, чтоб малость полегче было, в округе не находилось. Вырубив топориком пестик-мутант длиной под два метра и толщиной в здоровую мужскую ногу, этим бревнышком как раз ту самую фуфу и производили. Встанут попарно с разных сторон ступки, бревнами вооружатся, песню о тяжелой доле труженицы африканского села затянут и ну давай в эту массу со всего размаха по очереди долбать. Дмитрий рассказывал, что он как-то, будучи джентльменом до корней зубов, решил такой фуфуйнице помочь и пару минут сам этим венчиком поработал. Двух минут ему хватило. Ну, во‐первых, уже через две минуты широчайшие мышцы на его спине качнулись так, что он вполне мог бы конкуренцию Арни во времена его терминаторства составить, а во‐вторых, нагрузка от тридцатикилограммового бревна прилетела такая, что руки отвалились почти сразу, а спина заныла так, будто он четверо суток лопатой Волго-Донской канал рыл. Ну вот он, дабы немного раньше положенного от усталости не помереть, и закончил. Закончил и, глаза в землю вперив, пестик хрупкой негритянке вернул. Та, головой укоризненно покачав, таранную толкушку одной лапкой из Диминых трясущихся рук забрала и к привычным кухонным заботам возвернулась. А потом, еще полчаса мерными ударами фуфу до кондиции доводя, вместо песенного гимна женской доле во все горло над «белым полудурком» ржала.