Петя-центнер, прибывший в самый разгар межэтнического спора, быстро понял суть притязаний пограничной службы и, махнув на Сёму Гарфункеля рукой, просто разрешил столбик забрать, потому как на судне он совершенно без надобности. Приободренные пограничники ринулись по трапу восполнять утраченную собственность, но, добравшись до нее, столкнулись с определенной трудностью. Собственность была по-прежнему очень тяжелой, а тележку на этот раз они с собой не взяли. Так еще, ко всему прочему, усугубляя шершавую неподъемность бетонного основания, располагался столб на узком палубном пространстве, и возможности подогнать подъемный кран или втроем вольготно со всех сторон за груз ухватиться им ну никак не представлялось. Оттого, из-за ограниченности пространства, весело поднять и понести ну никак не получалось. Ворочая ствол столба в разные стороны, как неваляшку, и стараясь при этом голыми руками за жесткий бетон ухватиться, парни два раза об него ушиблись и один раз уронили бетонное основание на ногу старшему своей группы, ефрейтору Кофи Моторвея. При этом событии к гневным стенаниям пограничной службы о самоуправстве русских добавился еще и громкий вопль многострадального ефрейтора имени скоростной дороги, сообщивший окрестностям о том, что старые сандалии являются отвратительной защитой пальцев ног от недружественного бетона. В конечном счете, сорвав ногти, спины и голосовые связки, наряд пограничников в полном составе стал ругаться на Петю-центнера, порицая самоуправство экипажа в отношении чужого добра и обещая кары небесные, потому как они теперь не меньше, чем в ООН жаловаться намереваются.
Петя-центнер, до того с безучастным видом со стороны за метаниями чернокожих парубков наблюдавший, совершенно искренне удивившись: «Ишь, и оно грамотным стало! Жаловаться они будут, мавпы немощные», к процессу воссоединения собственности с родными берегами решил присоединиться. Подойдя к валявшемуся на боку знаку нерушимости границ, он, ровно так же, как и вчера, ухватившись рукой за осино-полосатый столб, сегодня даже не крякнув, одним движением взвалил конструкцию на плечо, едва не ушибив кучерявую голову зазевавшегося ефрейтора Моторвея. Следуя к трапу с видом первобытно-общинного охотника, несущего увесистую дубину в сторону пасущегося поблизости мамонта, Петя про себя пенял на пограничную службу, не давшую досмотреть сладкий утренний сон. Ровно на середине вновь выгнувшегося дугой трапа Петя решил, что «погранцы – гады» и что он «им тут не нанимался», а потому дальше нести на себе тяжкий груз африканского бетона он не обязан и смысла в этом нет вообще никакого. Решил и от груза одним движением избавился. Сиречь с плеча легким движением в забортную воду сбросил. Знак взметнул фонтан соленой воды, изукрашенной обрывками водорослей, окурками, обломками пенопласта, а также иным портовым мусором, и на веки вечные сгинул во глубине океанской пучины.
Негры, на некоторое время онемев от увиденного, единым хором взвыли по безвременно ушедшей собственности родной пограничной службы. Горечи их не было предела, но нырять за куском трубы в океан они не решились и потому попробовали принудить к этому Петю. Погорячились, однако, мавры недалекие. Сильно погорячились. Петушиные наскоки на Петра Аркадьевича результата не принесли никакого и закончились ровно через две секунды дополнительным ушибом старшего группы, многострадального ефрейтора Кофи. На этот раз в результате звонкой затрещины у ефрейтора был ушиблен весь мозг. Двое подчиненных, поняв, что диалог, в принципе, завершен, почли за лучшее ретироваться и, прихватив с собой временно отсутствующего сознанием руководителя, быстренько смылись в сторону таможенного склада придумывать причину списания пограничного знака. Петя же, даже не вспотев и не сбив дыхания, пожал плечами и выдвинулся к исполнению своих многочисленных обязанностей, провожаемый восторженным взглядом дежурного Сёмы. Вот каким крепким и удивительно сильным человеком был старший помощник Пётр Аркадьевич Сухоручко.