Другой исторической неизбежностью стали дела вокруг постройки желдорпути. Народу в наших краях по причине сурового климата всегда было немного. Причем много было кочевников или давешних кочевников. Это значит, что ни бурят-монголу, ни киргизу лопату в руки не дашь: к земляным работам они непривычны. Это значило, что в наших краях кочевое местное население можно использовать лишь для разведения скота на мясо для тех же работников, для подвоза воды, или шпал, или щебня, но не на самом строительстве. Местных русских при этом было немного, а из центральной России работники на строительство дороги не ехали. Зато в сопредельном Китае народу было навалом, жили там люди бедно, а местные чиновники были продажными, так что набирать народ на тяжелые земляные работы там было можно. Теперь представьте себе, на строительстве железной дороги было восемь тысяч русских работников, которые на стройке командовали, так как имели хорошую квалификацию и редкую специальность. А простые земляные работы исполняли двести тысяч китайцев, причем китайцев, мягко говоря, разных. Начинали строить сразу с двух сторон, из Миасса под Челябинском и из Владивостока, а к нам дорога позже пришла. И так как на востоке китайских работников было чуть больше, то с той стороны стройка быстрее шла. Но и намучились там с ними изрядно. Китайцы все время норовили работу бросить и через реку домой убежать. Получат расчет за месяц, ноги в руки и плывут через реку в Маньчжурию. А там хунхузы, которые не любили китайцев. Сидят каждый месяц на другой стороне у реки и ждут, когда китайцы, получив деньги, от работ побегут через реку. Поймают китайцев, отберут деньги, хорошо если просто зарежут, а обычно еще — поглумятся, помучают, а потом бросят труп в реку. Реки Амур и Уссури в тех краях — к нам текут и плывут китайские трупы с выдавленными глазами да перерезанным горлом аккурат после зарплаты каждый месяц мимо строительных лагерей в нашу сторону. Китайцы их видят, плачут, бросают работу, но все равно после новой получки кто-то сбегает и потом опять плывет с распоротым брюхом вниз по реке. А напасть на хунхузов нельзя, китайцы из-за этой железной дороги и так на нас косятся, думают, что мы вместе с дорогой хотим у них землю забрать. Все время они так и думали, и их чиновники предъявляли претензии. А в реальности потом выяснилось, что они сами и оповещали хунхузов, когда китайцы от работ через границу с деньгами пойдут.
Раз нельзя на сопредельную территорию против хунхузов ходить, значит было принято решение работников охранять. Поручили это местным казакам. Стали они у реки сами бегущих с работы китайцев ловить, то бишь им жизни спасать. Да только казаки тоже были разные, и стали китайцы жаловаться, что когда их казаки ловят, то на работу возвращают назад, а деньги все отбирают. Это сразу подхватила иноземная пресса, и даже вскоре в газете «Таймс» появилась статья, что, мол, казаки нарочно грабят работающих на стройке китайцев. Одно слово — «англичанка гадит». И поэтому от правительства поступил приказ в наших краях, когда к нам дорога придет, обустроить китайских работников, а денег у них не отнимать и не обижать ни за что.
Сказано — сделано. В наших краях начальство закрыло все каторги: Шилку, Нерчинск, Акатуй и другие — и переделало их под рабочие лагеря для китайцев, чтобы они с деньгами от работ убежать не смогли. Ибо одно дело первые лагеря на Амуре, где народ жил в соломенных шалашах с крышей из китайской бумаги, а другое — прочная царская каторга с крепкими и теплыми зданиями, высокими заборами и всеми прочими радостями. Охрану же для лагерей набирали из наших нукеров, причем на любой проверке должно было считаться китайцем: вроде это не китайцев поселили на царской каторге и охраняют подданные Российской империи, а сами китайцы туда поселились, и теперь сами себя охраняют, и к месту работ конвоируют.