Тут полагалось заливаться смехом. Но Александр Ильич Агранович хмуро возражал:
— Ничего подобного! И против Трумэна, и против Рейгана у нас можно крикнуть только то, что позволят, тому, кому позволят, и там, где позволят.
Анекдот в самом деле сильно приукрашивал советские порядки. Летом 1979 года я приспособился добираться на работу по Бульварному кольцу мимо обшарпанного кирпичного забора, за которым копошилась вечная стройка. А в это время на другой стороне планеты, в Никарагуа, сандинисты рвались к власти. Как они потом ею распорядились, прекрасно показали предвыборные лозунги их оппонентов. Например, такой: “Голосуйте за Эдуарда! При нем в магазинах будет зубная паста!” Но это еще впереди, а пока там шли бои, повстанцы наступали, и наша пропаганда расхваливала их на все лады. И, надо сказать, не без результата, потому что как-то утром на унылом примелькавшемся заборе я увидел веселую надпись, выведенную крупной малярской кистью: “Слава героям Никарагуа!”. Похоже, кто-то из строителей, клюнувших на казенную наживку, выскочил из-за забора и дал волю своему гражданскому темпераменту.
Но уже на следующий день несанкционированной надписи не оказалось. Ее нельзя было оставить, чтобы не поощрять разгул самодеятельности, и нельзя было соскоблить, чтобы не сбивать с толку прилежных читателей газет, радиослушателей и телезрителей. Поэтому весь забор, может, впервые за годы советской власти был аккуратно оштукатурен и выкрашен, лишь бы не проступали наглые буквы.
Знал ли Дин Рид, что в соцлагере его будут держать на коротком поводке? И, если понадобится, сами за него всё отстирают, и напишут, и подпишут... А ему достаточно будет симулировать приветливость и расположение. Знал или нет, но согласился. Жизнь его оборвалась летом 1986 года — неожиданно и, как теперь принято говорить, при невыясненных обстоятельствах. Он то ли просто утонул, купаясь в озере, то ли покончил с собой, то ли был ликвидирован восточногерманскими спецслужбами.
При мне в “Литгазете” появилась за подписью Дина Рида трехстраничная заметка к выборам в Верховный Совет. На этот раз американский эстрадник не нашел ничего лучше, как призывать советских избирателей отдать свои голоса даже не за ухватистого Эдуарда с его зубной пастой, а за кандидатов мифического блока коммунистов и беспартийных и лично за еле живого товарища Леонида Ильича Брежнева. Писать по-русски Дин Рид не умел. Выходит, перед нами был перевод. Но если это и смахивало на перевод, то не с хорошего английского на плохой русский, а с плохого русского в бумажник. Что тут же со всей очевидностью и подтвердилось.
После выхода газеты пускали по отделам ее экземпляр для так называемой разметки. На каждом материале нужно было указать размер гонорара и сведения об авторе. Естественно, для бухгалтерии. Статейка, подписанная Дином Ридом, потянула, как и положено, на тридцать рублей — но не по евангельскому счету, а по объему: обычно за машинописную страницу платили десятку; стало быть, за три страницы — тридцатник. Однако выписаны эти деньги были вовсе не Дину Риду, а сотруднику отдела внешней политики Яше Боровому. Это значило, что единоличным автором заметки был именно он.
Кто бы сомневался, что вся одесская контрабанда делалась на Малой Арнаутской! А газетная пропаганда — по адресам самих редакций и смежных контор.
Кто писал — не знаю…
Вручая на выезде очередной орден какой-то из южных республик, Брежнев с натугой зачитал указ о награде, передохнул и перешел к подписи под ним:
— Председатель Президиума Верховного Совета СССР эН… — остановился, вспоминая; вспомнил и с чувством глубокого удовлетворения выговорил: — Ни-ко-лай Подгорный.
Уж больно хороша была эта должность, чтобы оставлять на ней человека, сама фамилия которого требовала понижения. С легким сердцем устранив многолетнего соратника, Леонид Ильич завладел его портфелем и на радостях отправился в Париж. Дабы довести до сведения легкомысленных французов, кто теперь перед ними, советский гость возложил венок к могиле Неизвестного солдата с лентой о двух неравных концах. На одном было написано кратко: “Неизвестному солдату”. На другом — длинно и витиевато: “Генеральный секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, Председатель Президиума Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик Леонид Ильич Брежнев”. Да это же просто музыка!
Но, по крайней мере, два серьезных затруднения после отставки Подгорного дали о себе знать. Во-первых, некому стало подмахивать указы о присвоении Леониду Ильичу геройских званий. Сам он на это, при всем геройстве, не отваживался. Пришлось ему согласиться на божьего одуванчика Василия Васильевича Кузнецова, своего первого заместителя, хотя выглядел тот для столь ответственной миссии не слишком внушительно. Во-вторых, понадобился исполнитель для публичной церемонии прикалывания новых Звезд к старому пиджаку. Непрезентабельный Василий Васильевич тут вовсе не годился. В итоге эта роль досталась самому древнему ископаемому из партийной верхушки — Суслову.