По приказу Хосе Марти, который оставался во Флориде, 24 февраля 1895 года началась новая революция — началась с местных волнений, которые поднял в Сантьяго генерал Гильермо Монкада, друг и единомышленник Бакарди. Антонио Масео со своим небольшим контингентом войск прибыл к концу марта, а Максимо Гомес — еще две недели спустя. Стареющего генерала сопровождал сам Хосе Марти. После короткого морского путешествия с Гаити они высадились в страшный ливень на каменистом берегу провинции Гуантанамо, причем Марти сидел на веслах в шлюпке с их судна. До этого момента Марти служил делу революции исключительно как гражданское лицо — как организатор, стратег и агитатор. Гомес и другие командиры считали, что в этой роли он принесет больше пользы, чем в бою, однако Марти был полон решимости отправиться на Кубу и сражаться бок о бок с другими революционерами. Он писал, что кубинский народ «с крайним неодобрением и холодностью отнесется к услугам человека, который говорит о том, что за революцию не жаль умереть, а сам даже не начал рисковать собственной жизнью».
Весь предыдущий год Марти был нездоров, и с учетом слабого телосложения и отсутствия боевого опыта он сильно проигрывал рядом со своими спутниками-ветеранами. Тем не менее простые солдаты, окружавшие его, относились к нему словно к высокопоставленному лицу и упорно называли его Presidente. Хотя Гомес и другие высшие офицеры прилагали все старания, чтобы не пускать Марти на передовую, он рвался в бой — если не участвовать, то хотя бы увидеть. 19 мая ему представилась такая возможность, когда Гомес и его подчиненные столкнулись с подразделением испанских войск. Пока Гомес выполнял окружающий маневр, Марти подошел к его молодому адъютанту, попросил у него револьвер и настоял на том, чтобы отправиться в бой. Они с адъютантом оседлали коней и поскакали на выстрелы по дороге, вдоль которой росли высокие деревья, и попали прямо в засаду. Марти, ехавший на белом коне, был сражен выстрелом в грудь и мгновенно погиб.
Самопожертвование Марти потрясло кубинцев, и в революционную армию хлынул поток добровольцев. Однако, вполне возможно, он мог бы оказать куда более сильное влияние, останься он жив. Ни у кого другого не было ни его убежденности, ни его лидерских качеств, и если бы он стал первым президентом свободной независимой Кубы – а так бы, конечно, и было, — возможно, стране удалось бы избежать политических катаклизмов, которые ожидали ее в будущем.
Глава пятая
Cuba Libre
Железнодорожный вокзал в Сантьяго был по-воскресному полон, однако в толпе преобладали испанские солдаты. Была Пасха, день стоял теплый и ясный, но стоявший на вокзале гомон говорил не о празднике, а о войне. Попытки попасть в Сантьяго или выехать из него превратились в дело рискованное и непредсказуемое, а безопаснее всего на тот момент стало путешествовать поездом. Сельская местность уже была полностью под контролем повстанцев, почти каждый день происходили стычки с испанскими войсками. Полиция расставила кордоны на всех дорогах, ведущих из Сантьяго, чтобы останавливать молодых кубинцев, которые направлялись в горы, к мятежникам, но многим все равно удавалось проскользнуть — и частенько на поезде.
Одним из таких молодых людей был семнадцатилетний Эмилито Бакарди, одиноко стоявший на платформе. С родными он попрощался дома, так как знал, что на вокзале полным-полно шпионов и агентов тайной полиции. Когда с начала второй войны за независимость Кубы прошло примерно полтора месяца, Эмилио задумал примкнуть к повстанцам. И сам он, и его младший брат Даниэль с раннего детства слышали рассказы о первой войне и о роли, которую играл в борьбе их отец. Братья договорились при первой же возможности вместе отправиться в горы. Однако отец остановил Даниэля, которому только-только сравнялось шестнадцать, — тот был болезненным мальчиком и едва ли принес бы пользу повстанцам, — но Эмилито летом должно было исполниться восемнадцать, и Эмилио понимал, что он вправе принимать решение сам. Однако по собственному опыту Эмилио знал, что его сына ждут смертельные опасности, если он станет бойцом революционной армии, и когда тем утром они с Эльвирой обнимали своего мальчика, то понимали, что, возможно, видят его в последний раз.
Эмилито увидел нескольких испанских солдат, беспокойно меривших шагами платформу; на солдатах была форма из тонкого хлопка и соломенные шляпы. Юноша мял в руках билет, изо всех сил стараясь выглядеть непринужденно. Если его спросят, он скажет, что едет к приемной бабушке, матери Эльвиры Капе, — и это была правда: так уж случилось, что ее кофейная плантация неподалеку от города Ла-Майя стала местом сбора для революционеров-новобранцев. С собой у Эмилито был чемоданчик и никакого оружия, кроме перочинного ножика, — а еще у него не было никакого военного образования и ни малейшего представления о том, что он может предложить революционной армии, кроме решимости сражаться за дело Cuba Libre.