прибыль, о которой раньше нельзя было даже мечтать. В 1791 году, одновременно с
развалом Гаити, кубинские плантаторы получили желаемое. В тот год испанская корона
сняла все ограничения на работорговлю.
С тех пор Куба видела свое будущее именно в рабовладении, которое оказывало
глубочайшее влияние на экономику, на ход истории и на национальный характер. В
течение несколько лет ежегодно на Кубу привозили морем до десяти тысяч
порабощенных африканцев. К 1850 году на острове было около четырехсот тысяч рабов –
примерно 40 процентов всего населения Кубы. Подавляющее большинство работало на
сахарных плантациях, где объемы производства зависели от грубой силы в той же
степени, что и от технологии.
В крупных поместьях трудились сотни рабов – почти все мужчины. Одни рабы
рубили в полях сахарный тростник мачете. Другие работали в «сахарном доме», где
царили оглушительный шум и липкий сладкий запах. Рабы вручную закладывали стебли
тростника под большие паровые катки, которые выжимали сок. Третьи следили за
котлами, где сок выпаривали в сироп, и охладительными чанами, где сироп остывал до
появления кристаллов. Кристаллы сахара добывали из сиропа при помощи центрифуги –
как правило, она представляла собой цилиндр из проволочной сетки, быстро вращавшийся
в барабане. Жидкая часть – меласса - стекала в отстойник, а кристаллы сахара налипали на
сетку. Высушенный сахар паковали в деревянные ящики и транспортировали к месту
назначения. Оставшуюся мелассу фильтровали и разливали в большие деревянные бочки.
Кубинскую мелассу охотно скупали в Новой Англии, где использовали ее как
сырье для производства рома. Уже почти сто лет ром был любимым крепким напитком в
США. По одной оценке, во времена Войны за независимость средний взрослый мужчина в
тринадцати первоначальных колониях выпивал в год четыре-пять галлонов рома.
Поначалу львиную долю рома делали на винокурнях в Британской Вест-Индии, однако их
мощности не могли удовлетворить североамериканский спрос. Не меньшее значение
имело и то, что предприниматели из Новой Англии разглядели новую возможность
заработать денег. Меласса была относительно дешева, ее было в изобилии, и можно было
получать большую прибыль, если производить ром из ввезенной мелассы. Сочетание
африканской рабской силы, кубинской мелассы и новоанглийского рома привело к
возникновению в начале девятнадцатого века подобия печально знаменитой «треугольной
торговли». Новоанглийские предприниматели отправляли свой ром в Западную Африку,
где в обмен на него получали рабов, а их везли на Кубу – работать на сахарных
плантациях. В Гаване или в Сантьяго рабов меняли на кубинскую мелассу, которую, в
свою очередь, отправляли в Новую Англию и гнали из нее ром.
В первые десятилетия девятнадцатого века сахарное сырье приносило Кубе
столько дохода, что лишь немногие плантаторы и производители сахара даже
задумывались о том, не стоит ли им в качестве побочного производства в дополнение к
операциям с сахаром выпускать еще и ром. Строго говоря, кубинские сахарозаводчики
параллельно с выращиванием сахарного тростника гнали своего рода примитивный ром
или aguardiente (от agua аrdiente, «огненная вода» - подобно английскому brandy,
французскому eau-de-vie и итальянскому aquavite). Практически при каждом сахарном
заводе на Кубе была своя небольшая винокурня – иногда простенький перегонный куб,
прикрытый от дождя жестяным навесом. Но в целом производство рома на Кубе было
развито настолько плохо, что кубинский ром стоил в несколько раз дешевле более
известных ромов с Ямайки, Барбадоса и Мартиники. Мануэль Морено Фрагинальс,
дуайен историографов кубинского сахара, проштудировав практически все, что было
написано о кубинском роме в первые годы девятнадцатого века, пришел к выводу, что
даже лучшие его разновидности, как считалось, обладали «неприятным привкусом и
запахом плесени». На самой Кубе местный ром продавали прямо из бочонков в дешевых
тавернах для рабочей бедноты и на уличных pulperías – прилавках под открытым небом,
которые устанавливались у дверей домов или на людных углах и были лишь ступенью