понятно, как изменился город за истекшие сорок лет – и как он постарел. Кроме музея
Бакарди и кладбища Санта-Ифигения они посетили бывшее административное здание
«Бакарди» на улице Агилера (бывшей Марина-Баха) – старинное кирпичное строение, где
юный Эмилио Бакарди когда-то писал статьи и рассказы на обратной стороне пустых
бланков. На бетонных столбиках вдоль тротуара еще виднелось изображение летучей
мыши – эмблема «Бакарди», - но керамические плитки, которыми на тротуаре было
выложено «BACARDI», уже давно сняли. Теперь в этом здании размещалась фабрика по
производству мужских носков, хотя из-за дефицита сырья и проблем с оборудованием она
практически бездействовала.
Старый цех по розливу и винокурня на улице Матадеро были в лучшем состоянии,
так как компания «КубаРон» производила там ром под маркой «Сантьяго-де-Куба».
Снаружи винокурня выглядела так же, как и в 1960 году, хотя заросший травой дворик,
где когда-то росла кокосовая пальма «Бакарди», теперь обнесли стеной и присоединили к
зданию. Раньше туда пускали туристов, но в последние годы винокурня была закрыта для
посторонних. На склад для выдержки рома по соседству тоже никого не пускали. Если бы
Амелия с Робертом зашли туда, они увидели бы тысячи дубовых бочонков,
нагроможденных с пола до потолка; каждый бочонок был снабжен номером и указанием
партии товара и даты выдержки – все как раньше. Стена склада, выходившая на улицу,
была расписана красочными сценами из жизни сантьягцев, и на ней был ярко-красными
буквами начертан девиз города: «Santiago de Cuba: Rebelle Ayer, Hospitalaria Hoy, Heróica
Siempre» («Мятежный - вчера, гостеприимный - сегодня, героический – всегда»). Машин
на улице было мало. Каждые несколько минут по мостовой цокали копыта – это
проезжало конное такси, набитое пассажирами, заплатившими несколько медяков за
поездку по городу.
Вилла «Эльвира» - роскошный загородный дом, где жил в последние годы Эмилио
Бакарди со своей супругой Эльвирой Капе, - превратили в школу для детей-инвалидов.
Никто не позаботился о сохранении садовых скульптур, которые когда-то украшали сад
при доме, и статуи, которые сделала дочь Эмилио и Эльвиры Мимин, лежали поваленные
и заросли травой. Дом, где когда-то жил дядя Амелии Даниэль Бакарди с семейством, стал
теперь консульством Российской Федерации. Особняк в фешенебельном пригороде Виста-
Алегре, который унаследовал от отца Пепин Бош, стал провинциальным штабом
пионерской организации Кубы. На пьедестале во дворе стоял советский военный самолет
«МиГ». Кроме того, Амелия показала Роберту двухэтажный дом на Пласа Марте, который
когда-то принадлежал ее отцу и где она жила девочкой. Теперь это была недорогая
гостиница.
Две официантки в ресторанчике при гостинице были одеты как стареющие
советские стюардессы – в темно-синих синтетических юбках и жилетах, бледно-голубых
блузках и с красными платочками на шее. Они были очень милы, однако прожили всю
жизнь при социализме, когда никто не получал награды за дополнительное усердие,
поэтому не были особенно заинтересованы в своей работе. Одна сидела за столиком и
писала письмо. Другая стояла за кассой, пришивала пуговицу к цветастой блузке и что-то
напевала. «No quiero flores. No quiero stampas. Lo que quiero es la Virgen de la Caridad». Это
были слова народной кубинской песенки-son, прославлявшей небесную покровительницу
Кубы. В конце концов официантка, по-прежнему напевая, не спеша двинулась в зал,
чтобы заняться клиентами. Она была так очаровательна и приветлива, что на нерадивое
обслуживание невозможно было рассердиться. На Кубе клиенты привыкли к тому, что
надо запастись терпением.
Амелия расспрашивала кубинцев об их жизни – но с неизменной деликатностью.
Она держалась со спокойным достоинством, одевалась консервативно и держала свое
мнение при себе. Одним из последних ее воспоминаний о прежней жизни на острове была
долгая унылая ночь, которую ей с сестрами пришлось провести у дверей американского
посольства в Гаване в очереди за визой. Кубинцев-сторонников Кастро специально
посылали издеваться над теми, кто хотел покинуть остров. Было бы понятно и
естественно, если бы Амелия, вернувшись на Кубу впервые после таких унижений,
затаила обиду на тех соотечественников, которые не возражали, когда ее и ее близких