Бакинский этап
«Свидетельство о без вести пропавших»
Вениамин Додин
«…И куда ни кинешь взгляд, повсюду огонь, чума
— Смерть повсюду, пронизывающая душу и ум…
Уже минуло /много/ лет с тех пор, как наши
реки, отяжелённые множеством трупов,
текут замедленно… Но я ещё умалчиваю о том,
что хуже голода, что ужаснее чумы, пожаров
и что страшнее смерти — что теперь
сокровища души разграблены»
Грифтиус,
«Слёзы отечества», сонет,
1636 год
* * *
Подъем прокричали заполночь. В настежь раскрытые двери барака рвался с воли метельный сквозняк, сыпал на спящих снежной мокретью. Люди спросонок матерились зло, тянули на голову еще не просохшие с вечера бушлаты — «одеяла», жались к нарам — спать. Гнали от себя наваждение ночного подъема — никакой конвой ночью, в темень, в снег никогда зэков не примет! А если шмон? Ну, какой шмон при мутных, еле тлеющих лампочках! И люди за день намантулились — за сутки не отоспаться! Нет, не поднимут!
Однако подняли, выгнали на ветрище, подогнали к уже распахнутым воротам вахты. Непривычно быстро незнакомый конвой окружил, «разобрал» по пятеркам, пересчитал, вытолкнул за зону в ослепительное марево откуда–то взявшихся армейских зенитных прожекторов, разбил по тридцаткам, подвел к ожидавшим грузовикам — «Студебеккерам». Мы не понимали, что происходит: почему спешка, для чего прожектора, куда собираются нас увозить? Мерзли в плотной гуще снега с дождем, пылавшей в нестерпимом свете окруженного солдатами пространства, тряслись в знобком колотуне…
Конвой чего–то ждал. Озлобленный ночным — в мокрой тьме — беспокойством, он нервно собачился промеж себя. Собаки тоже нервничали, переступали в жидкой грязи, негромко скулили, грызлись незлобно.
Вынырнуло из тьмы на свет начальство — хозяин района Ивойлов, — боров в черном канадском полушубке, Суздальцев в знаменитой шубе–расписухе, Быков в мятой шинёлке. Тут солдаты закричали истошно:
— По маши–и–ина-а-ам! За–алеза–а-ай!
Залезли. Сдвинулись. Свалились разом на корточки, спиною к конвою и собакам. Тотчас машины тронулись, и враз погасли прожектора, обдав землю тьмой. Часа через полтора ходу «Студики» выкатились на взлобок–ветродуй. Остановились. В непроглядной темени слева — снизу, до занавешенного снегом и дождем черного горизонта — мутная ширь припорошенной воды… Волга! И, вроде, рядом Красная Глинка — редкие её огни…
Обогнав нас, проехали машины с теми же зенитными прожекторами. Разом вспыхнули ослепляюще световые «трубы». Распахнули берег. Прошлись по колонне. Пробежали по плотному строю зелёных грузовых машин. Упёрлись, будто в стену, в снежно–дождевой занавес над рекой, высветив приткнувшуюся вблизи берега огромную баржу–танкер и поодаль еще одну, и еще, и еще… — бесконечную их цепь…
Лучи свалились вниз. В их свете, — прямо от воды к машинам, к вылезшим из кабин Ивойлову и Суздальцеву, — поднимались какие–то вояки. Они шли, кутая лица в поднятые воротники ослепительных под прожекторами белых полушубков. Одному из них, главному, что–то сказал–доложил начальник конвоя. Потом Ивойлов прокричал — мы только услыхали: «… — товарищ комиссар второго рангу!» …И выслушав ответ, крикнул конвойному начальнику: — Сгоняй! А то счас новые машины с зэками подойдут!
Тотчас и согнали нас. Выстроили. Тут вдоль строя медленно двинулся крытый «Студебеккер». Из него солдаты скидывали связки совковых лопат и ящики с… противогазами. «Противогазы?» — прошелестело над колонной. — Противогазы зачем? Или химию какую разгружать? Тогда почему ночью, да при таких «буграх»?!
Снова Ивойлов: — За–а–аключенныя-я-я! Слу–у–ушай кома–а–анду! Сей–час, как оцепление выставится, получи каждый лопату. И противогаз! Маски только не порви! И коробки с подсумков вынимай только чтоб крышечки отвернуть! Отвернешь, и чтоб не пропали! Пропадут — накажу!
Ничего не понимая, мельтешась, мы накинули сумки с противогазами, похватали лопаты–совки. Тут бы, самое время, собакам забесноваться, лаем зайтись — они ох как не любят лопат в руках у зэков! Только собаки почему–то молчали. И молча, в каком–то судорожном остервенении, пытались… подлезть под дохи своих проводников — спрятаться! Правда, как подъехали к берегу, еще на машинах, показалось–почудилось: или свалка городская рядом где–то, или скотомогильник разрытый — сильно потянуло лежалой падалью… Или духом покойницким? Вроде как с наших штабелей в предзонниках весною, когда потеплеет и крысы в них закишат…