— Старшина! Ты бы, браток, по стаканчику нам поднес, — нам бы дух покойницкий отшибить, он в нас набрался — не отдышаться! Сделаешь?
— Сделаю. Только мы через полчасика, в три ноль–ноль, к нашей плавбазе подойдем. И надо бы вам, ребята, прибраться, робу надеть, чтобы все чин–чином. Там Григорьев, начальник штаба, дожидается.
На плавбазе недалеко от устья реки Самарки, рядом с огромными емкостями ГСМ волжского пароходства, нас ждал не один Григорьев. С ним на гауптвахте, куда нас занесли, встретили прокурор — военюрист первого ранга Раппопорт Илья Соломонович, два следователя из речников, — оба кавторанги, и… наша! начальник медсанслужбы БЕЗЫМЯНЛАГа, спасительница моя, бывшая мамина студентка Волынская! … Вспыхнула и потухла мгновенно радость… «Все! Все!» — задергалось–забилось… Оборвалось… Пошло–поехало…
…Мертвецы приходили–уходили, — головы грибами… Мешки приносили–уносили… Трясли мешками… И сами из мешков вылезали–вытекали… Еще тонул — долго и тяжко… Выплывал… Снова тонул… А ОНО хватало и хватало, тащило в СЕБЯ… Потом пришел–ушел Степан… Волынская приходила — безголовый скелет… Не одна — с мертвым Стаковером. Стаковер заставлял Бугаенку «следовать за ним»… Васыль сопротивлялся. Стаковер сжечь его хотел, а Васыль хотел к НИМ, в трюмы… Плакал… Дрался… Тоска–а–а!… Оперов бы моих сюда, с изолятора. Вот бы, псы, порадовались… И снова Степан пришел–ушел… Не–е–е-ет! Не уше–е–ел! Остался, сел, рукою по лицу провел, будто кот лапой, умываясь. Сказал:
— Бугаенко Васыль помер вчера…Вот. А вперед него вчера же Андрюс…
— Васька?! И Андрюс — умерли?!
— Умерли… А ты живой вот — заговорил. Порядок, значит.
— Умерли? Повтори!
— А хучь бы сто раз повторил — их не воскресить… Вот ведь и ты намылился в дубаря, — не получилось, однако. Хорошо ведь, сынок? Я что пришел–то без времени… Ты хоть слышать меня можешь?… Прокурор всех вызывал — свидетелями, ботает. Они в дела хипежа на Глинке не лезут, говорят, не их проблемы — пусть НКВД само свою блевотину хлебает. Видишь, на все–е–ех баржи висят. И им требуется доказать, что баржи те специально задерживались вертухайскими начальничками, чтобы во–время их фронту не отдав, заначить насовсем, навроде для БЕЗЫМЯНСТРОЯ! Понял, куда гнут–загибают флотские?! Зачем?… Прокурор сказал, что им, а не НКВД, поручено все это расследовать. Они рассле–едуют, будь спок! Вызывают всех — и областных, и лагерных чинодралов. Ивойлова вызывали. Комиссара тоже. И что ты думаешь, — этот засранец «второго рангу» вспомнил, что пригрозил Ивойлову расстрелом за «затопить» баржи, потому как их во–время не очистит и не подаст флоту под горючку. Речники попридержат нас тута, пока не докажут, в натуре, что виноват БЕЗЫМЯНЛАГ. С баржами, конечно. В трюма с ЭТИМ они пока следствием не суются. Да и зачем соваться–то, когда флотские все баржи оттащили ниже, к Жигулям… И вот как я тебе говорил тогда, — мониторами… Но прежде как трюма вымывать, они все как есть во всех баржах на кино заснимают, а на нашей, — на первой, — и нас. Кто на ногах еще был… И протоколы составляют …Потом тута, на плавбазе, в кабинете у Григорьева одно с этих кинов крутнули… Ты бы поглядел на них, на героев с флотилии, когда в кине трюма показали… Ну, здесь мы с Франтой*) и Йориком*) протоколы подписали. Не все же нам покойников наших выносить, — надо чтобы всЕ ЭТО теперь выносили… Может, совесть и прорастет у них откуда муде произрастает… Встанешь — тоже подпишешь… Еще вот: об этом кине и протоколах никто, кроме нас, пока знать не должен, — я «неразглашение следствия» подписал. Не должен знать и боров-Ивойлов с комиссаром.
Конечно, им еврей–каперанг, ну, прокурор наш, сообщил, что мы здесь все — «взятые по месту работы» в трюмах! Это тебе ясно? И Ивойлов рвется — требует очной ставки, что, мол, при нас говорил товарищу комиссару, как нехорошо у отправлявших получилось, что теперь никак емкости от этапа не освободить! Этот Раппопорт изматерился об комиссара. И мудак этот «второго рангу», обосравшись, требует нас допросить: не забыл, мент, что разговор Ивойлова был, чтобы «баржи притопить»… И если выйдет наше подтверждение, он тогда борова притопит как пить дать! Не хуже, как они людей на Востоке в баржах топили бессчетно…
— Пусть топят друг друга. Без нас.
— Это Пошто: «без нас»? Или за эти дни, когда Бугаенко с Куприсом, а сперва Захарок Женя дохнули, Ивойлов с комиссаром людьми сделалися? Или не они Львовича и Стаковера казнили?!
— Плющихина?! И Абрашку?!
— Их…Когда карателей пригнали… Мне Раппопорт бумагу предъявил, когда сообщал, что «свержения или подрыва» по «пятьдесят восьмой, пункт один» и «вооруженного восстания», там, по «пятьдесят восьмой, пункт два» нам не предъявит. А из нашей бригады, сказал, Стаковеру и Плющихину — покойникам — теперь и сам Господь Бог эти статьи не пришьёт, не током что оперы безымянлаговские, за которыми они оставлены числиться… Конечно, Бог Троицу любит. Но, думаю, этот Раппопорт–прокурор нас от той статьи с пунктами уберёг, — спасибо ему. И мне, по третьему разу, а тебе по четвёртому их уже не ломанётся…