Ольга и Фёдор накануне повздорили, и она не нашла ничего лучшего, как надратьcя до нитевидного пульса. Последним, что смогла она сказать членораздельно, оказалось: «Я тебя ненавижу!», на что крепко пьяный Фёдор выдал, недолго думая: «Ну и вали себе! Пацаны, кому чуву надо? Берите. Я разрешаю».
Ему и в самом деле было до лампочки, что с ней станется и что Выдра о нём подумает. Да ей уж и думать не осталось чем. Фёдора навязчиво интересовало: со сколькими она ушла в соседнюю комнату – с двумя или с тремя. А если с тремя и одновременно… тут уж фантазия разыгралась не на шутку.
«Тьфу ты, чёрт!» – Его размышления прерываются встречей с начальством.
По коридору торопливо семенит замзавотделом, Павел Иванович Маслаченко. Невысокий, не по годам лысый и полноватый, в маленьких круглых очках «а-ля-Джон-Леннон», с широким галстуком и в чёрном костюме-тройке, далеко не новом и местами лоснящемся от блеска. В руках кипа документов.
Федино «здрасьте» остаётся без ответа, и тут же – предсказуемый нагоняй:
– Федя, ты опять? Мы ж договаривались! Что ты себе думаешь? У тебя же защита на носу!
– Извините, Пал Иваныч, больше не повторится.
– И в который раз я это слышу? И что это у тебя за вид? Ты же в институте, а не на танцах, верно? А джинсы? Вот скажи, к чему эти лохмотья?
– Это бахрома, – поправляет Фёдор, длинными пальцами взъерошивая на правой штанине смолянисто-чёрные ворсинки, будто дразнит шефа.
– И что это за причёска? Когда ты, наконец, пострижёшься, Фёдор? – не успокаивается Маслаченко, переходя на следующий атрибут баклановской экипировки.
– Ну-у… причёска… – одним движением ладони Федя приглаживает пышную чёлку, но та сопротивляется, и упругая копна волос тут же возвращает себе прежний вид.
– А туфли? На кой чёрт эти здоровенные каблуки? Ну, скажи, когда ты кончишь с этим пижонством? – Маслаченко не выносит свободного стиля одежды. Будь его воля, он бы в институте ввёл униформу. Сказывается давняя служба в органах.
– Это котурны, – невозмутимо отвечает Фёдор, приподнимая ногу и вертя ступнёй, от чего каблук и платформа кажутся ещё более внушительными.
Замзав на секунду задумывается, щуря и без того маленькие глазки. Он не знает слова «котурны», да виду не подаёт, а сразу к делу:
– Ну, ладно… Э-э… вот что. Тебя шеф спрашивал. Там у директора голландцы…
– Датчане, – уточняет проходящая мимо аспирантка Лена Овчаренко. Её улыбка и «стрельба глазами» действуют на Фёдора не хуже магнита.
– Во-во, они самые, – продолжает Маслаченко и, заметив, что Федя уже «не с ним», переходит на сердитый шёпот, – да не пялься ты на неё! Слушай сюда! Так вот, – Маслаченко возвращается на прежний тон, – у них переводчик заболел. А ты ж и английский знаешь, и… так и датский тоже, правильно?
– Ну да.
– Вот и хорошо, как раз к месту.
– Так что? Идти переводить? – радуется Федя, нетерпеливо ждущий возможности засветиться перед иностранцами.
– Да нет, уже не надо. Там Вика из «внешних», хотя толку с неё… – с кислой гримасой Павел Иванович машет рукой при упоминании «блатной» сотрудницы отдела внешних связей.– Ну так я свободен? – равнодушно спрашивает Федя.
– Не свободен, а иди, работай! «Свободен», видите ли, – ворчливо передразнивает Маслаченко.
– Так я если вдруг нужно… – начинает было Фёдор, но замзав его перебивает:
– И давай вот что: специально возле датчан не крутись. Нечего тебе там делать. Смотри мне, Фёдор, а то я знаю тебя! – и уносится дальше по курсу. Не оборачиваясь, добавляет на ходу:
– Но будь на подхвате, если что!
«Если что?» – думает Федя, а вслух неохотно:
– Ладно.
На том и расходятся.
Феде порядком насточертело «быть на подхвате». А как иначе? Когда Создатель раздавал усидчивость и трудолюбие, Феде не хватило, но способности кой-какие достались. В школе не усердствовал, хотя мог бы прилично учиться, да вот из-за патологической лени перебивался с тройки на четвёрку.
Для поступления в университет знаний не хватило, и первый же вступительный Федя провалил, а как только стукнуло восемнадцать, упекли его в солдаты. Студентом стал со второй попытки, после армии, да и то «на бреющем полёте»: в списке зачисленных его фамилия стояла первой с конца. Чуть не бросил посреди второго курса. Декан уговорил не дёргаться, пообещав повлиять на математичку и политэконома, чтоб те ему хотя бы «трояки» натянули.
Получил-таки «верхнее» образование. В университете надолго запомнили странного студента, не блиставшего знаниями, но способного поставить в тупик любого преподавателя. И всё благодаря неуёмному стремлению выудить нечто этакое, никому не известное, ошарашить публику и готовить новый сюрприз.