— Мы тебе не запрещаем, не в нашей это власти, но, клянусь кровью Иисуса (а нет ее драгоценнее!), ты раскаешься, если возьмешь его, потому что мальчишка осрамит тебя и всех нас.
— Та-а-ак! Если он окажется недостойным, я привезу его обратно.
— Негоже даже и брать его! — заметил Сопляк.
— Покуда раскусишь его, натворит такого, что не исправишь! — добавил Ругатель.
— Все это пустые разговоры, я так и не знаю, чего же вы, наконец, от меня хотите?
Вспыльчивый Храпун обозлился, скрипнул зубами, растолкал всех и вытянулся перед фратером.
— Скажу тебе без обиняков, коротко и ясно. Ты выбрал сына Космача, хочешь учить его, чтобы со временем он стал священником! За весь вечер ты не сказал с нами и трех слов, однако показал нам, кого ты выбрал. Хорошо! Ты сейчас услышишь правду, а там поступай как знаешь. А правда такова: в Зврлеве сроду еще не было такого вора, поджигателя, убийцы, такого дьявольского отродья, как этот Баконя! Он весь в покойного дядю Юрету, ни дать ни взять — вылитый Юрета, и кончит так же скверно, как он…
Космач застонал, как раненый вол. Хорчиха и Баконя плакали. А Храпун безжалостно продолжал:
— Ты все это знал, но нам не веришь и слушаешь только своего Космача.
— Я этого не знал!
— Знал! Знал! Осенью мы обо всем подробно тебе рассказали. Говорил тебе и Шакал, и Гнусавый, и Культяпка, и Сопляк, и я, и все село подтвердит, потому что и оно диву дается! Ишь как плачет сейчас, прижавшись к матери, притвора! Бедненький! Да он за крейцер кому угодно кишки выпустит! А мать балабонила, какой, дескать, умник, подслушал, о чем личане договорились, а небось не рассказала о том, как он утащил у них же с телеги два окорока и как они их съели все вместе…
— Врешь! — вырвалось сквозь рыдания у Хорчихи.
— Молчи, баба, молчи, нет времени, не то я рассказал бы еще истории и полюбопытнее. Значит, ты все понял, а теперь бери его с собой! А уж братья фратеры помолятся за его здоровье, да и самому святому Франциску туго придется, при первом удобном случае Баконя обчистит его, да и правильно сделает!..
— Довольно, нечестивец, хватит! — прервал его фратер, скорее печально, чем строго.
Но Храпун вспылил и, подбоченившись, бросил:
— Кто больший нечестивец, я или тот, кто покровительствует таким мошенникам, а, вратер?..
Тогда вскипел Степан и крикнул:
— Отойди, Храпун, или как там тебя, не то мозги вышибу! — и схватился за оружие.
Баконя мигом стал рядом со Степаном, а Космач снова схватился за кочергу. Хорчиха заголосила. Фратер замер на стуле.
— Отойди! — крикнули все трое.
Храпун презрительно поглядел на Степана, рявкнул:
— А ты чего лезешь, а, бродяга, лизоблюд вратерский?! Вот как вытащу твои ржавые пистолетишки из-за пояса и обломаю на тебе!..
— Попробуй! — сказал Степан, выхватив пистолет.
Фратер погасил свечу.
Слышно было, как щелкнул курок.
Брне стал уговаривать:
— Ере!.. Юре!.. Баре!.. Шимета!.. Братья ли вы мне? Ради мук Христовых, ради святого Франциска не дайте пролиться крови… Ой, беда! Ой, беда! Степан, Степан, сынок, оставь!..
— Не бойся, вратер, ничего не случится, — сказал Культяпка, раздувая головню.
— Не боимся мы этих занречных, этих воорунженных монлодчиков! — протянул Гнусавый.
Брне, обхватив Степана, заставил его отступить в угол, потом обернулся к Ерковичам и сказал:
— Ради бога, чего вы от меня хотите?
— Хотим, чтобы ты избрал достойнейшего из наших детей! — сказал Храпун. — Иначе дойдем и до епископа и до короля!
— Разве я отказываюсь! — ответил фратер уже спокойнее.
Ерковичи, толкая в спину Храпуна, загалдели:
— Вот и отлично!.. Куда уж лучше!.. Прекрасно!.. Мудрый человек!.. Добрый наш вра Брне.
Шакал тотчас занял прежнюю позицию и медовым голосом сказал:
— И зачем нужно было доводить дело до этого? Почему не дали мне говорить, а то этот бешеный Храпун — трах, бац, бум, пум! Будто нельзя по-человечески…
— Ладно, ладно! Ступайте теперь!..
— Добрый мой и славный вра Брне! — разливался Шакал. — Только не подумай, что мы перестали уважать тебя или я не знал, что ты поступишь по справедливости! — И приложился к руке фратера.
Один за другим Ерковичи облобызали ему руку, и каждый уверял, что «уважает его, как и раньше», и просил извинить. Кое-кто, уходя, крикнул:
— Доброй ночи, брат Космач, прости и спасибо на угощении!
Уходя, Храпун протянул плачущим голосом:
— Я вовсе не ду-мал… тебя ос-кор-бить!
— Ступай, ступай, дай тебе бог здоровья! — сказал фратер, пошатываясь, направился к кровати и повалился на нее с таким вздохом, точно избавился от стопудовой тяжести.