III
ВЫБОР
Случилось это в начале осени. Как-то в будний день, сразу после захода солнца, Космач с домашними собрались вокруг стола, на котором в деревянной миске дымилась пура. Снаружи дул сильный северный ветер. Прежде чем сесть за еду, вся семья хором принялась читать «Отче наш», и, только дошли до слов «да приидет царствие твое», тонкий слух Бакони сквозь шум ветра уловил топот копыт. Он кинулся к двери с криком:
— Фра Брне!
Космач и Хорчиха выбежали во двор, и их взору прежде всего предстала самая тучная часть тела святого отца, так как Буланый повернулся крупом к двери, а фратер, согнувшись с натугой, высвобождал ногу из стремени. Слуга, черноволосый парень, в которском костюме, с двумя пистолетами за поясом, держал коня под уздцы; Космач подбежал, освободил ногу брата из стремени и, обхватив его за широкую талию, помог сойти. Братья дважды облобызались. Хорчиха приложилась к руке деверя, а Баконя поднес к губам конец опоясывающей францисканца веревки. Фра Брне казался на целую голову ниже брата, однако, если бы Космачу сбрить усы, надуть щеки, шею, живот и, наконец, зад, он стал бы вылитым Брне.
— Бежим в дом, с ног валит! — сказал фратер и добавил уже на пороге: — Благословен Иисус!
— Во веки веков Иисус и Мария! — подхватили Космач и Хорчиха. Растерявшаяся хозяйка стала тыкаться из угла в угол, не зная, за что взяться.
— Ну, как вы? — спросил преподобный отец.
— Слава богу и пресвятой деве, неплохо! Сыты, здоровы, вот и живем помаленьку, — ответил староста Космач.
— Ну-ка, невестка, подстели суконце на стул! — приказал фра Брне.
Хорчиха постлала кусок домотканого сукна.
— Та-ак! — протянул фратер. — А теперь стяни-ка с меня сапоги и положи под ноги колоду. Та-ак! Ну и зажги свечу!
В каждом католическом доме хранится освященная в праздник сретенья восковая свеча, для отходной. Хорчиха перекрестилась и прошептала:
— Прости, господи и пресвятая богородица! — зажгла свечу и поставила ее в стакан с зерном.
Брне откинулся на спинку треногого стула, сложил руки на животе и завертел большими пальцами.
Слуга внес сумки, а Баконя седло.
— Не знаю, как быть! — проговорил Космач, почесывая затылок. — Хочешь, курицу зарежу?
— Бог с тобой! — ответил фратер. — В своем ли уме? Ведь сегодня пятница!.. Об ужине не заботься… Где остальные ребята?
— Боятся, вот и спрятались за ткацкий станок, — ответила хозяйка.
— Идите ужинать, дай вам бог здоровья! Степан, давай-ка и мы закусим. Садись и ты, Иероним, поужинаем в-месте.
Хозяйка переставила миску с пурой на пол, стол пододвинула к деверю, потом подвела к нему Заморыша, Пузана, Косую и Чернушку, чтоб облобызали кончик дядиного веревочного пояса.
Степан вынул из сумки и развернул бумажный сверток. В нем оказались три жареных форели. Затем вынул с десяток яиц, кружок сыра, пресную лепешку, вилку, нож и стакан.
Космач почесывал затылок и, казалось, думал: «Так-то поститься легче легкого!»
— Иди, Иероним, садись, — бросил фра Брне.
— Да я… как его… не… — стал было отнекиваться Космач.
— Иди, иди! Садись-ка и ты, Степан, с нами.
И все трое дружно принялись за еду. Порывы ветра то и дело хлопали наружной дверью. Завывал пес под навесом. Хорчиха перешептывалась с детьми, а Баконя, позабыв про еду, уставился разиня рот на дядю.
Баконя думал о том, как хорошо быть фратером! Как чудесно гарцевать на добром коне в сопровождении слуги, носить чистое белье, спать на мягкой перине в теплой сухой келье, есть мясо, рыбу, пить вино и кофе каждый божий день! Как приятно, когда тебя всюду привечает народ! Мужчины уже издалека снимают шапки, женщины низко кланяются! А подойдет кто — целует руку и кончик веревочного пояса!..
— Ты чего? Почему не ешь? — спросила его мать.
Баконя только замотал головой.
Вдруг распахнулась дверь, и целая ватага Ерковичей ввалилась в дом. Впереди Шакал и Гнусавый. За ними Культяпка и Ругатель с двумя сыновьями. И наконец, пятеро Обжор: Храпун, Сопляк и трое сыновей.
Один за другим с приветствием: «Хвала Иисусу!» — приложились они к руке фратера и уселись.
— Ну как, Юре? Как, Баре? Как, Шимета? Как, Вице?.. Как вы все? — спрашивал фра Брне.
— Слава богу и пресвятой деве, здоровы, мучаемся помаленьку, — ответил за всех Шакал.
— Та-ак! — протянул фратер и снова принялся за еду.
Родственники вытащили трубки с короткими чубуками и задымили.
Насмотревшись вдоволь на фра «Квашню» (таково было прозвище Брне), их взгляды постепенно обратились вверх, где высоко над очагом висело несколько бараньих окороков и свиных грудинок. Один из сыновей Обжоры, не отрывая от них глаз, шепнул брату: