Когда последняя часть радиостанции, установленной на крыше, была собрана и я, одев наушники, начал вызывать в бесконечном земном эфире Пешавер, я испытывал радость от мысли, что здесь, в горах, в пределах таинственного государства, неизвестного миру, я один могу, как сказочный бог, сноситься со всей вселенной.
— Пешавер, Пешавер, Пешавер, — уносились слова в пространство. — 305В, 305В, вызывает 305В.
Минуты казались годами. Кровь застывала в жилах. В виски ударяла кровь.
— Пешавер — 305В вызывает Пешавер, 305В.
Мотор дрожал, сотрясая дом эпохи эллинов, издавая неведомый здесь и тревожный гул. Искры на мачте зажигались и тухли в темноте.
Внизу была земля, по которой не ступала нога европейца. Человек завоевал, прежде всего, землю, потом море, потом воздух. Но по этой земле никогда не ходила нога человека иного племени.
А в воздухе, — воздух был наполнен звуками. Они блуждали, как тени, сталкивались, перебивали друг друга.
— …Кушка… говорит Кушка… вызывает Кабул полпреда… Дели, Дели, Дели вызывает Лондон.
— Слушайте башню Эйфеля… Говорит башня Эйфеля. Вчера…
Но Пешавер молчал. Пешавера не было.
Может быть, моя станция испортилась, передача невозможна. Я буду слышать весь мир, но не смогу передать ни одного слова. Тогда…
— Пешавер слушает 305Y, слушает 305Y…
Длинные ряды цифр уходят в пространство. Наконец, все. Последняя фраза — «Ответа жду завтра в 12 часов» — передана и я снимаю шлем.
Какой-то звук заставляет меня обернуться. Среди деревьев сада-крыши у самой лестницы, идущей вниз, стоит Джаст. Сзади него, испуганная, жмется Дизана.
— Что это такое? — спрашивает он.
На его лице нет ни тени страха. Оно полно напряженной мысли и сосредоточенного любопытства.
— Это машина смерти, — говорю я серьезно.
— Мне это не кажется. Впрочем, я полагаю, что мы сумеем определить ее назначение. Я пришел не за этим. Я должен доставить вас в Совет Старейшин. Поторопитесь.
Я спускаюсь, указав ему на необходимость отдать распоряжение, чтобы никто не прикасался к аппаратам.
Внизу нас ждут несколько всадников с конями. На них флажки голубого цвета. Двое людей держат под узды большого белого коня в отделанной золотом сбруе. Джаст указывает мне на него рукой. Я сажусь. Конь вскакивает на дыбы, потом прижимает зад и дергает мордой. Но я натягиваю поводья, почти разрезая ему губы.
Мы мчимся за копьеносцами.
Мелькают люди. Какая-то женщина роняет кувшин с вином — туника спала с ее плеча — она смотрит вслед удивленными глазами на меня.
Мы пролетаем через базар, усеянный человеческим муравейником, и огибаем стадион. Я невольно сдерживаю коня. Круглый стадион, расходящийся радиусами от середины, занятой трибуной, со всех сторон окружен народом. Несколько сот обнаженных девушек, опоясанных лишь узкой повязкой, под лучами горячего солнца занимаются гимнастическими упражнениями.
Как будто ветер склоняет стройные деревья, так ритмически раскачиваются молодые тела.
За стадионом видна стена и в ней ворота, охраняемые стражей.
Воины-гиганты в блестящих шлемах, в набедренниках и латах, сжимают винтовки, такие смешные на фоне их одеяния.
Прямо от ворот начинается лестница, ведущая к дворцу — громадному зданию, выложенному снаружи блестящими плитками цвета лазури.
Один из солдат берет коня. Я поднимаюсь, сопровождаемый Джастом, по лестнице и вхожу в первую залу. Пустая и круглая комната выложена плитами черного мрамора. В середине ее стоит нефритовая ваза.
Здесь царствуют холод и тишина.
В глубине видна арка, затянутая занавесом из черного бархата.
К нам выходит молодой человек. Его лысый череп, бритое тонкое лицо, мягкость жестов и голубая туника — все вместе создают впечатление коварства, смешанного с умом. Он не идет, а скользит по мраморному полу, и туника его развевается, как крылья птицы.
Он делает жест, потом другой и на чистейшем фарси говорит:
— Прошу вас.
Черная портьера отодвигается, и я вижу громадную комнату, похожую на внутренность колокола, потому что ее суживающийся кверху купол теряется в вышине. Стены ее отделаны блестящей голубой эмалью, и от этого воздух кажется похожим на синеватый дым папиросы. Вдоль одной из стен полукругом расположены двенадцать сидений, разделенных посередине тринадцатым — высоким деревянным троном. На каждом сиденье по старцу в голубой тунике. В середине на троне совсем сухонький старичок в оранжевом одеянии с черной чалмой. У них всех длинные ярко- красные бороды, гладко выбритые головы и только на макушке нечто вроде косички.