- И твои пусть будут в раю, киши. Как там дела?
- Да как они могут быть, жена? Война ведь! Воюем себе. Посмотрим, аллах милостив. Пока Ширваншах Фаррух Ясар подоспеет - выстоим, наверное.
Женщина то задумчиво смотрела на мужа, то переводила тревожный взгляд на сына. Бибикулу, зная о неуместности высказываний при старших, да еще во время еды, молча поглощал обед и слушал. Хырдаханым не вытерпела:
- А ведь говорят, что Фарруха Ясара в Ширване убили. И сына его нет в крепости.
- Кто может в точности знать, что там, так далеко, делается? Я тоже слышал об этом... А знаешь ли, кого я сегодня видел?
- Кого?
- Ты помнишь шиха Кеблали? Его внучку, Бибиханым.
- Да что ты?! С тех пор, как она вышла замуж за нашего принца Гази-бека, я ее не видела.
- Я тоже впервые увидел ее после замужества. Она ведь сама обороняет крепость.
- Мужественная женщина!
- Я же говорил тебе недавно, забыла? Приходила к нам в мужской одежде. Я слыхал, что принца в городе нет, жена руководит военачальниками. Только не знал, про жену шаха говорят или про жену принца. Но как только увидел сразу узнал ее.
- Она тоже тебя узнала?
- Вначале вроде не признала. Но потом, когда я заговорил тотчас узнала. И про тебя спросила, и про Бибикулу.
- Да хранит ее аллах от беды и горя! Да будет острым ее меч! Как она?
- Хорошо. Но сильно озабочена этой войной...
- А как же! Война ведь не женское дело! Да накажет аллах врага! Нет, чтобы тихо-спокойно сидеть у себя дома, явились, принесли нам горе...
- И не говори, жена...
Трапеза закончилась. Когда Дергяхкулу, поднявшись, взял свой меч, Хырдаханым, прослезилась:
- Уходишь, киши?
- Должен уходить, дочь Гюльали! Когда в народе девушки и женщины берутся за меч, мужчинам не подобает сидеть дома.
- Ты себя береги, о нас не беспокойся.
- А ты за ребенком приглядывай. На улицу не выпускай надолго. Не все можно предвидеть, что может произойти на этом свете, дочь Гюльали...
- Да хранит тебя аллах! Не волнуйся, никуда его не выпущу.
Даже при собственной жене он постеснялся, не смог хоть головку поцеловать единственного ребенка, о котором мечтал долгие годы. Лишь ласково провел рукой по затылку мальчика.
- Ты у меня умница, сыночек, береги маму, слушайся ее. Конь как родится - уже конь, сын как родится - уже мужчина. Смотри, будь хорошим сыном.
Все трое расстроились, и каждый старался скрыть свои слезы. Комок стоял в горле и у жены, и у мужа. Со сжавшимся сердцем Дергяхкулу торопливо вышел из ворот. Вода, которую плеснула ему вслед Хырдаханым из медной миски, намочила пятку Дергяхкулу...
* * *
Когда Дергяхкулу дошел до башни, уже стемнело. Кое-кто из охранников совершал намаз, а другие, выглядывая в бойницы, наблюдали за действиями врага. Кази установили напротив башни светильники из кизяка, пропитанного нефтью и укрепленного на концах длинных жердей, и что-то делали в их колеблющемся свете.
Один из защитников крепости, увидев Дергяхкулу, поманил его к себе. Это был его сосед, гончар Велиюлла.
- Дергяхкулу, ты посмотри туда повнимательней. Похоже, что они колодец роют. Мне показалось, что они на носилках выносят оттуда землю. Ты ведь много раз бывал на войне. Приглядись-ка.
- Да на что им в этом месте колодец? Нет, ей-богу, у меня такое предчувствие, что они подземный ход роют... Воду они привозили на верблюдах из реки Сугаиты... Нет, это не колодец, это будет подземный ход! Надо сообщить Бибиханым-Султаным про подкоп...
Дергяхкулу не договорил: в этот момент раздался страшный грохот, башня зашаталась, как конь, вставший на дыбы при сильном землетрясении. Посыпались вниз отделившиеся друг от друга камни. Пыль, окутавшая все вокруг, сделала мрак еще более плотным. На месте происшествия ничего невозможно было разглядеть. Стоны и крики раненых разносились, казалось, на всю вселенную. Большинство совершавших намаз у крепостной стены было убито или ранено осыпавшимися камнями, а из тех, кто находился на башне, в живых не осталось ни одного. Трупы ювелира Дергяхкулу и гончара Велиюллы лежали среди обломков. Уцелевшие и легкораненые - все, кто мог подняться на ноги, принялись вытаскивать из-под камней погибших.
Когда узнавшая о происшествии Султаным-ханым примчалась сюда на коне, трупы были уже убраны и сложены поодаль. Увидев среди них Дергяхкулу, молодая женщина не смогла удержать слез.
- Бедный дядя, - прошептала она.
Дав необходимые указания о погребении умерших, она озабоченно осмотрела проем, образовавшийся в крепостной стене на месте башни. Надо было чем-то заделать его, иначе враг устроят ночной набег и пробьется в крепость. Поскольку эта башня ближе всех расположена ко дворцу, создавалась серьезная угроза для бакинской резиденции Ширваншахов. Подумав, Султаным-ханым велела позвать к себе хаджиба - главного визиря.
- Прикажи, хаджиб, побыстрее собрать весь войлок, какой только найдется в домах. Пусть принесут его сюда.
Несколько человек вскочили на коней и поскакали в разные кварталы города. Не прошло и часа, как бакинцы - и мужчины, и женщины стали таскать к башне весь имеющийся у них войлок, а у кого не нашлось - старые паласы и ковры. По приказу Султаным-ханым пролом заделали войлоком - пусть не узнает враг, в каком месте проломлена крепостная стена.
...Когда ранним утром Байрам-бек Гараманлы подъехал к взорванной башне - он не поверил своим глазам. В течение одной ночи пролом накрепко заделан, укреплен, стена восстановлена, и усилена охрана. Байрам-бек Гараманлы отправился к шаху:
- Святыня мира, наш замысел не удался. Нам придется остановить наступление через Северные ворота.
- Почему?
- Видать, обороной крепости руководит смелый и к тому же умный человек. Думаю, это опытный военачальник. Взорванное место так укреплено войлоком, что нам еще много придется потрудиться.
Байрам-бек говорил о смелости и благоразумии опытного военачальника, а Исмаил вспоминал лицо Султаным-ханым, с которой он накануне вступил в бой у Девичьей башни. В ушах его все еще звучал голос молодой женщины, так ловко владеющей приемами арабской борьбы: "И убивающие, и убиваемые - сыновья одного и того же народа". Ему казалось, она вновь говорит с укором: "Зачем ты заставляешь брата убивать брата, государь?" Но юный шах в стремлении отомстить убийце отца и деда, распространить на эти земли свою веру, старался не поддаваться жалости, изгнать из сердца поэта Хатаи эти тяжелые думы. Он был государь. И воин. Ревнитель веры. И все! Обстоятельства учили его: "Кровь за кровь, смерть за смерть!" Это чувство мести он впитал с молоком матери, воспринял с первым прочитанным стихом, с первым написанным предложением. Нет, изменить ничего нельзя. Вперед! И только вперед!
...Атака, обретя новую силу, активизировалась перед обоими воротами крепости - и перед Двойными, и перед Северными.
Идущие впереди бойцов озаны, чтобы вдохновить их, начали петь боевые песни - варсаги. Вскоре варсаги сменились зажигающей джанги. Исполняемая на трубе пронзительная джанги, звуча на всю округу своей воинственной, зовущей к подвигу мелодией, возбуждала кази. Варсаги и джанги удесятеряли боевой настрой воинов. Войска потоками накатывались на крепость - "бросались в бездну битвы", как образно сказал автор "Джаханаран" - Шах Исмаил.
Бакинцы продолжали обороняться еще три дня. Перед всеми башнями и воротами города шли кровавые схватки... На седьмой день осады кызылбаши ворвались-таки в город. Но защитники Баку все еще не просили пощады, все еще не сдавались. На тесных кривых улочках города, где с трудом могли разминуться два человека, в тупиках и переулках шли кровавые бои. Сражался каждый дом. Каждое здание превратилось в крепость.
На седьмой день осады по приказу шаха Байрам-бек велел глашатаям провозгласить следующее: "Тот, кто не сдастся добровольно, не произнесет "ла илаха иллаллах"17, не проклянет езида Фарруха Ясара - будь то ребенок или взрослый, женщина или мужчина - погибнет от меча. Пощады никому не будет".