- Пора спать, брат, ты иди, отдыхай. Я вот тоже скоро лягу, только поброжу немного, - хрипло проговорил он.
То ли кокетство, то ли безысходность ожидавшей ее участи на миг заставили Айтекин забыть об осторожности. "Все равно однажды я погибну в лапах какого-нибудь негодяя. Уж лучше принадлежать этому юноше, в которого я, кажется, влюблена... А если я откроюсь ему, спасет ли он меня из лап этого злодея? Да нет, пустые мечты! Что есть у этого бедняги, чтобы он мог меня выкупить? Никто не даст ему большой суммы... Меня ведь ведут во дворец, от меня ждут большой прибыли". При мысли о дворце в сердце ее опять взбурлило чувство мести. "Нет! Я должна добраться до этого злодея и узнать, по какому праву он пишет газели о любви, о высокой любви? Любовь несовместима с жестокостью! Стихи может писать лишь чистый, ничем не запятнанный человек. Это кощунство - писать стихи и отдавать кровавые приказы! Человек, который пишет любовные газели, не может оставлять людей без крова, лишать их жизни, убивать детей, - по тем местам, где прошел он, совы ухают! Я непременно должна спросить у него об этом. Я должна вкусить хотя бы каплю его крови, чтобы она притушила неугасимо пылающий в моей груди огонь священной мести, чтобы я могла, наконец, сказать: "Я отомстила за тебя, мой народ. Я отомстила за вас, мои отец и мать, мои братья и сестры!" Только тогда смогу я закрыть глаза на этот свет и с чистой совестью отправиться к тем, кто ушел в мир иной из нашего разоренного села. Нет, любовь - великое счастье, но досталась мне она в тяжкий день. Во имя мести я должна пожертвовать любовью".
Айтекин нарушила наконец затянувшееся молчание:
- Хорошо, иди погуляй, а я пойду спать, у меня уже веки слипаются. Извини, брат, я тебя совсем замучил.
Когда молодой дервиш услышал этот дрожащий голос, сердце его сдалось. Но вместе с тем он обрадовался, что начинает избавляться от наваждения. "Нет, конечно, он не развратный юноша. Что за глупые мысли у меня возникли? Это просто озорной ребенок. А я..." И снова Нэсрин, Нэсрин встала перед его глазами. Ибрагим поспешно вскочил, рванул шнурки на вороте своего белого балахона, подставил грудь навстречу легкому, как поцелуй девушки, ветерку. Пробормотав нечто нечленораздельное, удалился...
...В эти самые дни в рибате Гарачи предавался отдыху иностранный посол. Он решил задержаться в гостеприимном караван-сарае Ибадуллаха, чтобы отдохнуть после долгого пути, а уж потом с новыми силами продолжить путешествие. Он не был знаком с нашими молодыми людьми и не знал, конечно, что происходит в их сердцах. Не ведая об их существовании, он, естественно, не подозревал, что они находятся всего в нескольких агачах от него, в ханагяхе. Но и он, как мы знаем, направлялся к шаху. В течение всего пути посол не расставался с толстой тетрадью в черном переплете. И что бы он ни увидел интересного, непременно вписывал в эту тетрадь. О, там были очень любопытные записи! Из них можно было узнать о ценах на различные товары в городах и караван-сараях, где останавливался посол, сведения о том, что можно с выгодой купить и продать в этих местах.
..."Отсюда на европейские рынки, и особенно в Англию, отмечал посол, можно вывозить дешевый шелк-сырец. Английские купцы меняют здесь два куска ткани, именуемой "каранки", на шесть батманов шелка-сырца. Продавая один гуладж37 тонкого красного сукна за двадцать пять-тридцать пятаков, за батман шелка-сырца они платят всего лишь шесть пятикопеечных монет!
Турецкие купцы скупают шелк-сырец прямо у крестьян, и он обходится им еще дешевле. Каждый раз они вывозят по сорок-пятьдесят конских грузов, а взамен привозят серебро для чеканки монет.
Отсюда можно вывозить по триста-четыреста конских грузов по пятьдесят-шестьдесят батманов каждый! Здесь в большой моде бархат всех оттенков: красного, оранжевого, черного, голубого, зеленого, коричневого цветов, а также английское и венецианское сукно. По еще более дорогой цене идет русское сукно, ширина которого на два дюйма превосходит наше сукно. Так что пусть ткачи это учтут.
...Тому, кто приедет в эту страну, надо обязательно купить раба-толмача, знающего тюркский язык.
...Русские купцы привозят сюда на продажу меха, сукно и многое другое, стараются прибрать к рукам местные рынки. Конкуренция с Россией - главная задача, стоящая и перед нами, и перед англичанами. Я уверен, что, если мы увеличим вывоз, перевес в этой конкуренции будет на нашей стороне и на ближайшие два года мы укрепим наши позиции в этих странах.
...Турки, имеющие в руках талеры и мадьярские дукаты, покупают все товары по более дешевым ценам.
...Нам необходимо воспользоваться родством с шахом и повести переговоры о получении разрешения на преимущество в торговле. Тогда мы будем свободны от пошлинного сбора и, что не менее важно, правители и кази в селах, городах станут помогать нам, как это положено.
...Если сюда будет привозиться больше голландского полотна, цветного бархата и сукна, товаров качественных и красивых, на нашей стороне окажется преимущество в конкуренции и с русскими, и с турками. Тогда здесь лучше узнают нас и перестанут оказывать предпочтение русским и английским купцам".
Хотя одежда, странный выговор посла, необычное его поведение и тетрадь в черной обложке и привлекали всеобщее внимание, а в караван-сараях не любили "кяфиров", но к этому человеку относились уважительно, беспрекословно выполняли все его требования: он направлялся к самому шаху...
20. ПЕСЧАНЫЙ СМЕРЧ
Утром купец Рафи почувствовал себя лучше. Встал, с удовольствием позавтракал сыром, хлебом и халвой, которые Ибрагим принес из ханагяха для всех троих. Заварили в черном сосуде имбирь и выпили. В этот момент послышался звон колокольчика, предупреждающий о приближении каравана. С удивительным проворством, неподобающим его возрасту, Рафи вскочил с места и велел Айтекин собираться.
- Пойдем, я себя уже сносно чувствую. Если и этот караван пропустим, аллах знает, сколько еще дней придется ждать.
Дожидаясь каравана, растянувшегося по дороге, Рафи с нетерпением прохаживался по двору. Караван обязательно должен остановиться здесь. Так и есть, вот караван поравнялся с ханагяхом... При виде старшего купца, восседавшего на породистом арабском скакуне, у Рафи просветлели глаза: это был его давний знакомый Гаджи Салман, и он радостно прошептал: "Какая удача! Гаджи Салман - надежный человек".
...Подбежав к каравану, Рафи протянул обе руки купцу, приветствовал его с подобострастной улыбкой:
- Ассаламалейкум, Гаджи, дай тебе аллах всяческих благ в путешествии!
- Алейкумассалам. И тебе того же.
Гаджи Салман абсолютно не доверял этому умильному щенячьему взгляду, этой показной сердечности. Ему была хорошо известна подлая и жадная натура Рафи, которого он презирал всей душой. "Скряга", - отзывался Гаджи-Салман о Рафи. Отдав распоряжение наполнить бурдюки водой из расположенного рядом с ханагяхом водоема, Гаджи Салман спешился и, чтобы размять ноги, стал прохаживаться. Пока сарбан и остальные погонщики запасали воду, Рафи не отходил от купца. Наконец, тот спросил:
- Рафи-ага, что это ты делаешь здесь?
Обрадованный, что Гаджи Салман наконец-то обратил на него внимание, Рафи поспешно ответил:
- Да ниспошлет аллах тебе здоровья, Гаджи! В караван-сарае Ибадуллаха меня схватила сильная лихорадка. Все-таки я решил продолжить путь, но возле ханагяха силы совсем оставили меня. Один дервиш пожалел, устроил здесь. Теперь я, слава богу, здоров и как раз поджидал попутный караван. Но на такую удачу и рассчитывать не смел. Как говорится, искал я тебя на небе, а бог - на земле послал. Не в сторону ли Тебриза направляешься?
- Да.
- Гаджи, ветер поднимается! - сказал бежавший в это время к старшему купцу дервиш.
Услышав это, Гаджи Салман заторопился, и отмахнувшись от Рафи, следом за дервишем направился к ханагяху.