Тогда этот разговор ни к чему не привел. А вот теперь зять посвятил свое новое произведение Шаху Исмаилу, завоевавшему особое положение среди государей века. Мелик-уш-шуара задумчиво разглядывал разрисованные полки. Хотя у шаха была отдельная библиотека, но здесь, под рукой он держал самые редкие экземпляры, которые могли понадобиться ему в любую минуту. Вот труд Мухаммеда Закария ар-Рази, повествующий о медицине, философии, астрономии, литературе и музыке; вот недавно переписанные произведения "Элми-Эхкам" и "Зидж", рассказывающие о звездах... Как широк круг интересов шаха, как велика его тяга к знаниям! Когда мелик-уш-шуара вернулся с рукописью, шах уже закончил писать и играл в шахматы с беззвучно вошедшим в комнату тайным служителем. Эта шахматная доска, привезенная ему в подарок купцом Гаджи Салманом из Индии, была изготовлена из знаменитого индийского карагача и перламутра. Одни клетки были из дерева, другие - из перламутра. Фигурки, высотой с палец, были изготовлены из слоновой кости: пешки - в виде усеченных куполов, конь - всадника, королем служила усыпанная драгоценными камнями корона. Белыми играл сам государь.
Тихими, бесшумными шагами мелик-уш-шуара подошел к игрокам, остановился между ними, стал наблюдать.
Игра окончилась. Хотя шах одержал победу, он, как и всегда, не был целиком сосредоточен на игре: мысленно он продолжал начатую беседу. Так было и на этот раз. Без всякой видимой связи он возобновил прерванную беседу:
- Значит, сегодня мы читаем "Бенгю баде" вашего зятя?!
- С вашего разрешения, мой государь!
Ни с того ни с сего он вдруг высказал мысль, волновавшую, видимо, его давно:
- Надо привлечь во дворец поэта Мухаммеда Физули, господин мелик-уш-шуара.
- Он не придет, святыня мира!
- Почему?
- Потому что он - на службе у более великого шаха, счастливый государь!
- У кого? - в голосе шаха нарастал гнев, это поняли и мелик-уш-шуара, и тайный служитель.
Но мелик-уш-шуара ответил так же спокойно:
- У Гусейна ибн-Алиюл-муртазы! У твоего великого предка, мой государь! Мухаммед Физули пишет на своем родном языке в Кербеле, среди арабов. Как говорится, "растит веру внутри веры!"
Служитель вздохнул свободно - голос государя стал, как и прежде, спокойным и мягким:
- Хвалю его! Поэт - недремлющее око, мыслящий мозг, несмолкаемый язык своих соотечественников. Разумеется, так и должно быть. Уму непостижимо, что сделали с этим несчастным народом арабы. Ребенок идет в школу, и первые произносимые им слова - арабские: "Бисмиллахи рахмани рахим, хювел-фаттаху алии". Что тут можно понять? Бедный ребенок! Разве нельзя, чтобы он своим крохотным язычком произнес на родном наречии: "С именем великого, милостивого, милосердного бога начинаю..." Вот и все. Такое и богу будет угодно, и ребенку ясно. Или другой пример. Многие народы ни слова не понимающие по-арабски, пять раз на дню совершают намаз. Один на один стоят они в укромном месте со своим создателем, говорят творцу о своих горестях, просят, веря в его величие: "Гул хювел-аллаху эхед". Разве нельзя, не ломая арабского языка при произнесении этих слов, просто сказать на своем родном языке "Бог един"? Клянусь, бог охотнее примет такую молитву. Ведь совершающий намаз будет понимать то, что он говорит богу, а не твердит, как попугай, заученные слова.
Поэт Хатаи уже давно обдумывал эту мысль, целиком завладевшую его душой, но не высказывал пока с полной откровенностью: для народа, обращенного в рабство, сохранение родного языка имеет неоценимое значение. Арабские завоеватели прекрасно понимали это и старались сразу же, в корне, задушить язык порабощенного ими народа. Пятикратная молитва несчастного пастуха, в которой он не понимает ни слова - по-арабски! Первое слово пятилетнего ребенка в моллахане - по-арабски! Верно говорят, если хочешь уничтожить народ - сначала отбери у него язык. Это стало лозунгом всех завоевателей, всех тех, кто приобрел господство над другими народами...
О наболевшем он говорил иносказательно, а мелик-уш-шуара и тайный служитель стояли и слушали, не зная, что ответить.
- На это и направлены все мои старания: придать блеск нашему языку, этого я требую и от вас, и от других поэтов... Вот почему, является Мухаммед Физули вашим зятем или нет, его авторитет передо мной очень высок. Жаль, что он не покинет Кербелу, службу святому Гусейну и не придет сюда...
В этот момент вошел слуга-нубиец и доложил, что приглашенные уже в сборе, ждут шаха.
Тайный служитель проговорил простодушно:
- Да буду я твоей жертвой, мой шах! А что, если бы ты издал указ перевести на наш язык и совершать на нем и намаз, и другие молитвы...
Шах расхохотался. Усмехнулся и мелик-уш-шуара. Даже у нубийца, застывшего в дверях как изваяние из черного гранита в ожидании шахских повелений, на мгновение ярко сверкнули белки глаз, мелькнули между толстыми губами блестящие, словно перламутр, зубы. Отсмеявшись, шах хлопнул правой рукой по спине своего любимого служителя и постоянного шахматного соперника, и сказал уже серьезно:
- Рано еще, мой дорогой! Мы наживем себе неисчислимое количество врагов. Весь арабский мир, все идеологи ислама, религиозные фанатики - все ополчатся против нас. Скажут: мы умаляем значение арабского языка. Скажут: переводить Коран - грех. Скажут: вы предаете язык Корана. В сущности, перевод нанесет вред интересам молл. Когда слова произносят по-арабски, среди неграмотных создается вера в существование в них некоей волшебной, таинственной силы. Известно, что все таинственное пробуждает в сознании человека священный трепет, пробуждает полную страха веру. Это-то им и нужно! Ты только подумай, сколько народов мира читают Коран на арабском, на этом же языке совершают намаз. От Андалузии до Хата, от берегов старого Эдила до юга Африки - чуть ли не весь мир...
Шах на мгновение смолк, и мелик-уш-шуара, воспользовавшись паузой, прочитал строки Фирдоуси, пришедшиеся по душе шаху:
Арабы, что ящериц грязных глотают
И пьют молоко верблюдиц,
Теперь о короне Каинов мечтают!
Что с миром сталось, люди!
- И наш народ это очень хорошо понял. Хоть и принял веру, но не забыл о ненависти. Сколько бытует в народе разных пословиц, баяты, выражающих отношение к арабской оккупации! Вот послушайте баяты:
Эй, отзовитесь - араб пришел,
Отдайте, что есть - араб пришел.
Даже самую малость не прячьте в щель,
Все заберет он - араб пришел!
Но шах его не слушал. В его воображении звучал другой голос, голос встреченного когда-то в караван-сарае благообразного дервиша. Он вспомнил вдруг слова старого дервиша: "Необходимо избавить людей от трех горестей нашего времени, государь! От голода, непрекращающихся войн и гнета местных правителей и амидов, продающих, вместе с прочим, и твои собственные трон и корону. Стоит им скрыться от твоего бдительного ока - они служат уже не тебе, а своим целям; добившись своего и получив в дар какую-либо область, они тотчас приступают к грабежу твоих подданных. Гнет дошел уже до того, что правитель пересчитывает зерна в колосьях, и в соответствии с этим требует у бедняка урожай. Почему у тебя не вызывает подозрений правитель, приносящий тебе дорогие дары? Почему ты не задумываешься, каким путем он получил их? Когда военачальники разоряются, они отправляются грабить то один, то другой край. Попирают законы народного гостеприимства. Заходят в чей-то дом, вкушают хлеб с его хозяином, а потом дочиста грабят приветившего их человека. Не забывай, что великий бог создал край для бедняков на том свете, а для богачей - на этом. Будь заступником всех несчастных, будь справедлив, будь праведен!"