Симона хлопала ресницами, ничего не понимая.
Баку приземлился, выскочил из кабины на рыжий песок, за ним последовала Симона.
Перед ними синим блеском сверкал двукрылый 'Хашат'. Сзади красивый пейзаж водопада. Воздух свежий и прохладный. Брызги воды касались их лиц.
Хозяин 'Хашата', высокий блондин в узком жакете, гладкий, матовый парень аргентинского пошиба. Облик у него был легкий и стремительный, глаза яркие, в них летала усмешка. Крылом торчал испанский гребень в крутой волне волос - черных с атласным отливом.
Он вплотную, фасонисто подошел к Баку.
- Эй, мальчик, эта девочка мне нравится, давай, дуй отсюда! - нагло заявил парень, бросив на Симону холодный взгляд оценщика.
Баку с Симоной опешили от такого хамства.
- Зачем, к чему бы это..., - пытался возразить Баку.
В этот момент его соперник презрительно фыркнул, он был холоден как мрамор. Неожиданно мелькнули его снежные глаза, и он издал душераздирающий крик с сторону Баку, тот упал как палка.
Ныне мужчины дрались на расстоянии, как тибетские монахи.
Они уже не пускали в ход кулаки, стояли теперь друг против друга в метрах пяти, издавали крики, при этом выпуская энергию.
Баку привстал от сильного воздушного удара, подошел к Симоне, она дрожала как кукла - балерина:
- Девочка, иди к дому Ариэля, встретимся там, лады?
- Зачем? Пошли вместе. Я боюсь, пошли...
- Иди я сказал! - грозно топнул ногой Баку.
Симона взобралась в 'Бэмри', уселась за руль, завела мотор, понеслась в небо, испарилась в белых облаках, похожих на крем для бритья.
Баку с соперником проводили взглядом желтую машину, и вдруг Баку неожиданно сделав выпад рукой вперед, крикнул так резко, чуть не лопнула грудь:
- Яа - кха!
Соперник упал спиной на липкую землю, но быстро очухавшись, встал в позу боксера, зажмурившись, огненным ртом издал характерный крик каратиста:
- У -аа-а-а!
Замечу для читателя, что все эти магические крики происходили на расстоянии, без контактов, они даже пальцем не касались друг друга.
Аналогичные крики сотрясали гору. Минут 10 продолжалась эта крикливая драка, после чего высокий соперник Баку издал невероятный крик, Баку схватился за левый глаз, рухнул на влажную зеленую траву, начал биться в конвульсиях.
Его соперник отступил назад, хотел приблизиться, передумал, забежал в свой 'Хашат', улетел прочь. Больше его никто не видел.
Через пол часа Баку придя в себя, Баку ощутил боль в левом глазу. Он пощупал свой глаз, ужаснулся: его не было. Вместо глаза большая вмятина, ямка. Баку придерживая ладонью глаз, с одышкой подбежал к стоячей воде у белых камней, взглянул на свое отражение. Его передернуло, левого глаза не было, одна серая яма.
Внутриглазная жидкость и плазма крови вытекли полностью, хрусталика не было, роговица покрыта плотной соединительно-тканной оболочкой - склерой, глазодвигательные мышцы отсутствовали. Лишь веки рефлекторно сжимались.
Но глаз не болел, просто его не было, зрачок подергивал, лицо обезображено, что же делать? Страшная, ужасная, жуткая травма!
В таком состоянии показываться на глаза Симоне нельзя никак! Какой безжалостный мир! Внезапно знакомым
ужасом пахнула на него тишина. Кружева ветвей в эмалевом воздухе стыли, как в страшной сказке. Странными игрушками показались ему и деревья, и узорные тени.
Прикрыв платком глаз, стал он осторожно, но поспешно спускаться вниз, в поселок.
Проходя по извилистой дороге, заметил магазин, поспешил туда.
Его приветливо встретила накрашенная продавщица в белом, Баку заметил на витрине черные солнечные очки, купил их, аккуратно положив монету на прилавок.
Надев очки, он немного пришел в себя. Но в любом случае даже сейчас идти к Симоне не имело смысла.
Поэтому, не предупредив Симону, он направился на авиастоянку, сел в белый 'Тодд', подняв искристую пыль, улетел в столицу Азербайджана.
Дома он переоделся, но не умылся, просидел у себя дома целых два дня, скрывался от всех, его сотовый телефон размером в большую пуговицу гремел, звонила Симона, но он ей не ответил, рассматривал себя в зеркало. Он ощущал в теле ноющую ломоту. Ему почудилось, что бумажные ленты скользят у него по лицу. Тонко шуршат и рвутся.
Слабо щупал свою глазную вогнутую впадину, боялся даже ерошить волосы на голове. За вечер выкурил двадцать сигар, принял три таблетки 'Фэри' для успокоения. Иногда высовывался в окно.
- Да - а...ужасно, ужасно! Вот что я вляпался, черт бы побрал этого идиота на водопаде, - кричал он в комнате, ходя из угла в угол.
Потихоньку он заснул. Проснулся посреди комнаты - проснулся от чувства невыносимого ужаса. Ужас сшиб его с постели. Приснилось, что стена, у которой стоит кровать, стала медленно на него валиться - и вот он отскочил с судорожным выдохом.
Утром на следующий день пришла Симона. Глаза ее опухли, были болезненно - заплаканными, она прорыдала весь день. Она колотила его дверь, он, отпахнув дверь, впустил ее, сам же забежал в ванную.
- Что случилось?! Почему ты избегаешь меня? - кричала она в дверь ванной.
- Сейчас я выйду, потерпи пока. Завари мне чай, - ответил ей он через прочно закрытую дверь.
Через пол часа он вышел в черных очках, в красном халате, в шлепанцах.
Симона пристально глядела на него. Они сидели за длинным табльдотом друг против друга.
- Зачем ты надел очки?
- Только держись, не падай. Хорошо? Тебе не будет страшно? - спросил он, пригнув к столу плечо.
- Нет, говори!
Симона сидела в пуховом кресле, Баку присел перед ней на корточки.
- Симона, в один миг я стал несчастным...- просопел он.
- Что случилось? Ты мне можешь объяснить или нет?
- Я подрался с тем идиотом, помнишь его?...
- Да, да! Дальше?
- Дальше то....дальше то,.....
- И!?
- Глянь..., - Баку снял очки, показал изувеченный глаз, и тут же надел очки обратно.
Симона прищурилась.
- Что это у тебя? - спросила она непослушными губами.
- Это он меня ранил, этот гад! - Баку так неестественно крикнул, что окна задрожали. - Теперь я стал несчастным из всех живых существ на свете.
- И все? А я думала что - то серьезное, - облегченно вздохнула Симона.
Баку опешил, обернулся резко на нее.
- Ты в самом деле считаешь, что тут нет ничего серьезного? - его лаковые башмаки задрожали.
- Да конечно, милый! Ты что? А я то думала что - то стряслось. Не переживай.
После этих слов она поднялась, упруго опершись на спинку стула.
- Я пошла к себе. Машину твою я оставила у окна, она в целости и сохранности. Приехала на своей.
Симона направилась к выходу. Баку машинально пошел за ней, но он еще стеснялся своего увечья. Очки не снимал. Симона вышла на порог, спустилась вниз, Баку поравнялся с ней.
Так они прошли по туманной улице к ее машине, которую она оставила у каменного забора в метрах 30 от дома Баку. Это был черный 'Жук'. Она села в него, заурчал мотор, Симона сквозь стекло взглянула на Баку. Он стоял в красном халате, в черных очках, в лакированных башмаках, не причесанный, усталый.
Он прильнул к окну машины, спросил ее:
- Симона, гляди, а ведь так, с черными очками мое увечье не видно. Разве нет? - его затрясло.
Симона чуть приподнялась, высунула головку наружу, крикнула:
- Баку, родной! Я все равно вижу, что у тебя лишь один глаз. Очки тебе не помогут.
После этих слов машина раскачалась взад вперед, она рванула с места, поднялась пыль, машина взлетела в воздух, мигая красными фарами.