Когда-то, еще прошлой весной, вдвоем копаясь в Ликиных видеокассетах (стандартный набор: два «Терминатора», четыре «Чужих», «Титаник» и «Водный мир» с Кевином Костнером), Майя с некоторым удивление обнаружила «Поющих под дождем» — культовый фильм конца пятидесятых. Теперь она узнала, что Келли придумала себе кличку в честь актера и режиссера Джина Келли, предмета поклонения поствоенных эстетов. Кроме того, ей открылось, что Лика, оказывается, обожает Поля Мориа и Джеймса Ласта и терпеть не может «Ласковый май» («Врубаю его, только когда хочу предков позлить. Ну, или еще кого-нибудь»), из еды любит манную кашу, а из шедевров кинематографа— «Семнадцать мгновений весны». Словом, решительно не соответствует имиджу, который сама же лелеяла все эти годы («Только не говорите никому, тетя Джейн. Засмеют еще»). Она ласково потрепала девочку по волосам: «Я — могила».
— А папа уезжает в Москву, — вздохнув, сообщила девочка. — Будет заседать в своей Думе. Он говорит, что вопрос о колледже для меня уже решен, а мне совсем не хочется ехать. Странно, да?
Они помолчали.
— Вы придете еще?
— Обязательно, — сказала Майя. — Хочешь, чтобы я что-нибудь принесла?
Келли секунду подумала и покачала головой:
— Ничего не хочу. Приходите сами: просто поговорить.
— Тебе нужно поговорить с мамой, — сказала Майя. — Она сейчас нуждается в тебе.
Уже выйдя из больничного корпуса, она оглянулась и посмотрела наверх. Анжелика торчала в окне третьего этажа и смотрела ей вслед — кусочек зеленой пижамы со слишком, пожалуй, широкими рукавами для худеньких рук, и, кажется, впервые за эти дни неуклюжее подобие улыбки на лице.
— Старуха ошиблась, — задумчиво проговорил Артур, открывая дверцу машины. — Она подозревала собственную внучку. А я подозревал Леру…
— Мы все ошибались, — сказала Майя. — Хотя я давно должна была догадаться… Помнишь, когда мы встретились в школьном вестибюле, Лера сказала: «Последнюю задачу пришлось „содрать" у Веньки Катышева…» «Содрать» на школьном жаргоне означает «срисовать» или «списать»… Позже, в магазине, она при нас похвалила свою подружку: «Валька знаете какие костюмы придумывает! Закачаешься!» Гриша посмотрел на Бабу Ягу в витрине и возразил: «Сдирает».
— «Сдирает», — пробормотал Артур. — «Удирает»… Да, ты права. Разница та же, что и между «провожу» и «выпровожу».
— За несколько дней до этого Валя увидела в витрине куклу, сочиненную Левой Мазепой, и не долго думая скопировала костюм. Именно в нем Валя была на третьем этаже в коридоре. И именно в нем убила охранника.
Вечером в электричке, когда мы ехали к вам на дачу, она сокрушалась: «Какой из меня свидетель? Я ничего не заметила…» И при этом довольно точно описала предполагаемого убийцу, да только в двух случаях по-разному: сначала школьного директора в костюме Деда Мороза (шуба, валенки, посох), а затем, когда версия благополучно провалилась, она постаралась перевести внимание на Леру в наряде ведьмы («Что-то красное, но не яркое, а скорее поношенное, понимаете?»). Келли запомнились лишь необычные башмаки, передник и алая заплатка — тогда я впервые подумала: а вдруг на дискотеке было две разные Бабы Яги? С первой все было ясно, но вторая…
Она пришла на дискотеку без карнавального наряда, однако с довольно объемистым молодежным рюкзачком за спиной. Стеклянный шприц взяла у мамы в аптечке (тот хранился с незапамятных времен: Валя однажды переболела воспалением легких, мама делала ей инъекции). Трость потихоньку «позаимствовала» у Веры Алексеевны — та, обнаружив пропажу, в первую очередь подумала на внучку. Что еще? Переоделась под лестницей (невысокая девочка там запросто может спрятаться), поднялась, охранник заметил и пошел следом — что-то показалось ему подозрительным. Остальное тебе известно.
— А Гоц? — спросил Артур. — Почему он так легко открыл ей?
— Она следила за мной. Узнала, что директор прячется у меня в квартире. Потом увидела, как я кладу пистолет в тайник, взяла его оттуда, позвонила в дверь и сказала примерно следующее: «Меня прислала Майя Аркадьевна. Она сейчас у следователя, участвует в опознании, а вам велела передать, что прятаться больше не нужно, настоящий убийца арестован». Гоц обрадовался — он так ждал этого момента, что потерял бдительность. Открыл дверь, впустил Валю в квартиру — и получил пулю.
Майя помолчала. Снова пошел снег — белые влажные хлопья (к оттепели), похожие на клочки ваты, таявшие на влажной крыше Артуровой «тойоты». Она посмотрела на часы и вдруг заторопилась.
— Ты домой? — спросил Артур. — Я подвезу.
— Спасибо, я сама доберусь. Мне нужно заглянуть в прокуратуру напоследок.
Он удивился:
— Я думал, дело закрыто.
— Так и есть. — Она мягко улыбнулась ему. — Поговорим потом, ладно?
Она сделала движение, чтобы уйти, но он вдруг взял ее за руку — решительно, словно преодолев какой-то барьер.
— Подожди. Я хотел тебе сказать… — Он смутился и покраснел, как примерный школьник, забывший стихи о Ленине. — Словом, я подумал: ты одна. Я тоже один (если не считать Леру), и, по-моему, я тебе не безразличен.
— Артур, милый…
Он требовательно смотрел на нее — как Малдер на свою Скалли, или Майкл — на Никиту (не тяну я на Никиту: «Старовата, глаза потеряли блеск, да и ноги значительно короче» — вспомнилось где-то вычитанное). Надо было что-то сказать. Он напряженно ждал, не выпуская ее руку, — наверное, он имел на это право, столько всего было пережито вместе за последние дни, что он действительно имел право услышать «да»…
Я скажу «да», подумала она, и будь что будет. И сказала дурацкое:
— Я тебе позвоню. Попозже, хорошо?
Повернулась и неуверенно пошла прочь, к автобусной остановке за воротами подъездной аллеи. Потом ускорила шаг, потом побежала.
Она очень боялась опоздать к назначенному сроку, поэтому приехала раньше. И еще некоторое время (она не знала, сколько именно: минуты, часы или месяцы) стояла напротив массивных дверей под старомодным длинным козырьком и разглядывала страшноватые морды лепных горгулий на концах водосточных труб. Она уже почти отчаялась, когда дверь наконец отворилась и Роман неуверенно, точно боясь поскользнуться, вышел на крыльцо здания прокуратуры. Он был, как обычно, без шапки, в любимой кожаной куртке и слегка лохматый, напоминая от этого сильно подросшего и похудевшего щенка сенбернара. Небо было затянуто облаками, но он щурил глаза, словно от яркого света.
Он ничего не сказал, увидев ее. Просто слегка развел руки в стороны, и она с разбега уткнулась ему в грудь, разом забыв обо всем на свете. Древний погребальный костер викингов вспыхнул в ее сознании, взметнулся ввысь, обагрив небеса, и величаво поплыл навстречу одноглазому Одину убитый Гоц («Славного тебе пира в Вальхалле, и пусть земля тебе будет пухом — твой убийца схвачен, да что с того!»), исчез из мыслей красавец и чемпион Артур («Судьба жестоко обошлась с тобой — но ты сильный, ты выдержишь, и… у тебя осталась Лера, которую тебе удалось спасти»), сгинул в небытие Севушка Бродников («Кажется, его самые смелые мечты вот-вот исполнятся: обитое раритетным красным сукном кресло с кнопочным пультом для тайного голосования, всенародная любовь и закрытый буфет для избранных. И, черт возьми, я так рада за него!»)
«Черт возьми, я рада за всех вас!»
Ей хотелось сказать ему очень многое — единственному мужчине в мире, тому, кого она, как оказалось, ждала всю жизнь, но слова мешали друг другу, застревали в горле, и Майя, с трудом выстроив их в более или менее лаконичную фразу, спросила:
— Ты голодный?
Роман кивнул. Она доверчиво прижалась к нему и больше не отпускала до самого дома.
Пенза,
январь 2000 -
февраль 2001
[1] При изучении насекомых особое внимание нужно уделять анатомии — это позволит отнести экземпляр к какому-либо классу (фр.).