Они больше не смеются. Состояние томительной истомы и волнующей радости обволакивает их, проникая внутрь. Бесконечная нежность рождается в соединении рук, правая рука Бриека, левая рука Бени, удивительная гибкость пальцев. Странный трепет перетекает от одного к другому через руки, смешивает их, рождает общность. То, о чем рассказывает Бриек, Бени испытывает во всей полноте ощущений. Слово РЕКА, произнесенное шепотом, превращает ее в реку. И она течет среди тополей, ивы, затеняющие берега, заставляют ее вздрагивать от своей растительной ласки. Она — тень, в которой укрываются рыбы, она — зеленые водоросли, и ее волнующуюся шевелюру приглаживает течение. Бени — неподвижный карп между кувшинок, уклейка у поверхности, голавль, хватающий на лету насекомое, упавшее с дерева. Она становится Бриеком. Ей семь лет, и дедушка, чтобы научить ее плавать, сбрасывает ее с мостика. Вода поглощает ее. Она отбивается, поднимается на поверхность, и сильная рука подхватывает ее. Она — семилетний Бриек, она тот, кто держит сейчас ее руку и уводит в свой сон наяву. Она ныряет и, задержав дыхание, долго плывет под водой. Она до мелочей знает дно. Она проникает в пещеру, наполненную лежащими бок о бок огромными усачами. Одного из них она поглаживает, а потом не может устоять от искушения, хотя и знает, что это запрещено, и хватает его за хвост и за жабры, отталкивается и поднимается с ним на поверхность. Она горда своим поступком. Теперь она браконьер. Она знает, как перехитрить сторожей. В новолуние, когда дует южный или западный ветер, она скользит по реке или по прудам Вьоро. Ночью она становится демонической, пробегает по берегам реки в холщовых туфлях, едва дыша, неслышная, как индеец сиу, она тень в тени, невесомая, не ломая ни одной веточки, не приминая травы, не потревожив ни единой рыбки. Она проверяет расставленные ловушки, донные удочки и верши, размещенные в протоках, где проходят щуки, она в свете фонарика раскидывает сеть, которая расправляется со свистом. С восходом солнца она снова становится невинной. Течение уносит барку, а она, лежа на животе, наблюдает за пузырями, за движением водорослей и анофелесов, которых у поверхности воды поджидают карпы, за тем, как окуни гоняются за уклейками, а ужи в желтых ошейниках, извиваясь, рассекают воду. Запахи, звуки и речные пейзажи накладываются один на другой; легкий трепет, шелест, плеск воды, голубая молния зимородка, летящего с криками, горячая примятая трава, трели дрозда, благоухающий цветок рогульника среди колючек и кудахтанье водяной курочки, невидимой в зарослях тростника.
С терпением кружевницы она расставляет приманки, нанизывает червяков и луговую саранчу, скрепляет леску, откусывая кончики зубами. Она рассыпает жареную пшеницу. Так же как и выдра, ее соперница и сестра по хитрости и смелости, Бени, загнанная в ловушку, способна отгрызть себе лапу, чтобы вырваться на свободу.
Ею движет не ненависть, а жажда удовольствия. Она убийственно нежна; она спаивает угрей и усыпляет лягушек водкой, она любит ожидание, игру преследования и случайности, загадочную связь между ловушкой и жертвой, резкий рывок пойманной щуки, и сражение с ней, и завоевание.
— Да, — шепчет Бриек, возникший то ли из сна, то ли из яви, — да, так оно и есть. Но откуда ты это знаешь? Ты полностью проникла в мою голову. Ты только что поимела меня!
Приглушенный смех сотрясает его до кончиков пальцев, которые еще сжимают руку Бени.
— Раз уж ты все знаешь, ты не прочь узнать, что такое бретонец, у которого стоит, как у осла? Взгляни…
Он поднимает руку Бени, эта рука кружевницы в руке зверолова не сопротивляется, он кладет ее на свой член, который и вправду…
Глава 32
Чайки ссорились под варангом из-за хлебных крошек, они и разбудили Бени поздно утром. Она открыла глаза, и первое, что она увидела, — это банка скумбрии в белом винном соусе, туча мух уже допивала остатки жижи. Матрас рядом с ней пуст.
Бени вытягивается, переворачивается на живот и морщится. У нее болит голова, а также плечи, спина и вообще все. Солнце уже высоко, оно светит прямо на пол террасы и припекает задницу; заметив, что она совершенно голая, она заворачивается в скомканную простыню, чтобы не шокировать Лоренсию, Фифину или Линдси, которые могут с минуты на минуту появиться здесь.
Под варангом опустошение. В кресле-качалке пусто. Рядом переполненная окурками и жжеными спичками пепельница, банка из-под варенья закатилась под стул, на полу растекся и застыл воск истаявших свечей. Дверь в гостиную открыта; там горит забытый свет. Везде тишина. Бриек ушел, пока она спала.