Лоик ехидно заметил мадам де Карноэ, что это решение слишком разумное и никак не похоже на обычные выходки его братца. Если тот едет в Лондон, чтобы поразвлекаться, как это делают многие парни с Маврикия, то пусть скажет об этом честно. В конце концов мадам де Карноэ рассердилась. Даже если это желание Ива и было подозрительным, она разделяла мнение их отца, который всегда хотел, чтобы его сыновья получили образование в Европе. Хоть Англия и опозорена, но для получения диплома она достаточно хороша. Вот поэтому хотя отъезд младшего сына и огорчал ее, все же она его поддержала, и Ив получил от нее необходимую для этого первого побега сумму. Потом она, наверное, долго раскаивалась в этом и жалела, что не прислушалась к советам Лоика.
Прошло меньше года, и в «Гермиону» прибыло удручающее письмо из Лондона. В нем Ив сообщал о своей женитьбе и о скором рождении ребенка. И кем же была эта новая мадам де Карноэ? Англичанкой! Франсуаза де Карноэ слегла с приступом печени. Она была далека от заблуждений относительно этого феномена, носившего отныне то же имя, что и она.
Феномену по имени Морин Оуквуд был двадцать один год. Когда Морин была маленькой, ее отец, старый и очень богатый баронет, умер, упившись невероятным количеством пива, в результате идиотского пари с членами своего клуба. Ее мать, ирландка, жила безвылазно в своем замке в Мидхерсте (графство Сассекс); вместе с ней проживали шестьдесят кошек с купированными хвостами, привезенных с острова Мэн, запах от которых бил в нос уже у ограды парка. Эдвард, старший брат Морин, был банкиром и единственным серьезным человеком в этой семье.
В восемнадцать лет Морин сбежала из вонючего материнского замка и устроилась на лондонском чердаке, где и вела психоделическое существование. Влюбленная в Пола Маккартни, она повсюду ездила за группой «Битлз». Взгляд ее необыкновенных фиалковых глаз был немного затуманен опасным потреблением пилюль «Червонная масть» и большими дозами гашиша.
Несмотря на этот беспорядочный образ жизни и необычные наряды, которые составляли ее обычную одежду, Морин Оуквуд была девушкой редкой красоты, на которую нельзя было смотреть хладнокровно. Ив де Карноэ, как и многие другие, не смог устоять перед этой феей, встреченной им в толпе на концерте в Ливерпуле. Шум оркестра вдруг заглох, лица в трансе расплывались, превращаясь во что-то вроде ваты, да и часы его, наверное, остановились, когда Морин Оуквуд летела ему навстречу, а ее изящные ступни, украшенные индийскими браслетами, как казалось Иву, не касались земли. Чудесное создание, как в нереальности, плыло к нему, протягивая руки в безумии огней, которые, впрочем, позволили Иву увидеть хрупкие округлости ее тела, едва прикрытого голубой туникой такого же цвета, как одежда святых Дев на испанских картинах Первого Причастия. И над всем этим — самое прекрасное, чистое лицо молодой женщины с совершенным овалом, который мог погубить самого Боттичелли, с идеальным лбом, пересеченным блестящей ленточкой, которая удерживала густую темно-рыжую шевелюру. Но что больше всего поражало в этой плывущей феерии, в этой Морин Оуквуд, так это улыбка. Улыбка единственных в мире губ, походивших на вазу персиков, вишен и мускатного винограда.
Ив не был ни пьян, ни обкурен, он никак не мог поверить, что эта исключительная личность направляется к нему, — он даже боязливо обернулся, чтобы увидеть того или ту, кому предназначался этот мираж; а мираж вдруг окутал его. Теплые нежные руки обвились вокруг его шеи, легкое тело обвилось вокруг него, и он обнял этот шелковистый букет, который цвел сандалом и пачули, а голос шептал ему на ухо: «Я ждала тебя… иди за мной».
Молния пронзила его, и он пошел за ней. На чердаке в Портобелло они провели три дня и три ночи, уводя друг друга на седьмое небо, загипнотизированные, алчущие, питаясь консервами и сухими бисквитами, чтобы не умереть с голоду. Когда они вернулись в реальность, то расхохотались, увидев друг друга тощими, как мартовские коты, которые возвращаются утром после любовных утех, едва волоча ноги.
Больше они не расставались, они не могли расстаться. Ив поселился в Портобелло и разделял с Морин все ее сумасбродства. Жизнь была праздником, заново начинающимся каждый день в этой безумной Англии шестидесятых. Днем они отсыпались, а по ночам танцевали, и Ив совершенно забросил учебу. Он снова принялся за чертежи своей необыкновенной лодки, на которой они с Морин объедут вокруг света. Надо было постараться, чтобы на ней было удобно жить вдвоем, но ему не пришлось долго ломать голову. Кузен Морин был кораблестроителем, и с его помощью парусник стал обретать форму.