За кого ее принимали? Она вовсе не младенец, ей почти тринадцать лет. Доказательство: у нее женские груди, и хулиганы с рынка Порт-Луи задевали ее, свистели ей вслед. Когда она задавалась целью выглядеть на пятнадцать лет, вполне можно было поверить, что ей пятнадцать или даже шестнадцать лет. И что же? Разве шестнадцатилетней девочке рассказывают сказки? Разве от нее скрывают похождения отца? Зачем ее вынуждают каждое утро ждать его корабль, а каждый вечер засыпать, опасаясь шторма, в то время как он преспокойно жует папайю со своей шлюхой, которая только что ублажила его в гамаке? Все это угнетало. Хуже, оскорбляло. Чтобы заявить всем, что она им больше не верит, она тщательно выбрала момент, когда вся семья собралась за столом с уважаемыми друзьями, и осуществила задуманное.
— Сколько женщин на Таити у моего отца? — бросила она.
На нее ошарашенно посмотрели.
— Что ты несешь, Бени?
— Я вас спрашиваю, — настаивала она, оглядывая присутствующих. — Ив де Карноэ, мой отец, ваш сын и ваш брат, живет с гаремом или же он снова женился, хотя, на мой взгляд, это глупо, ведь лучше пасти стадо коз, чем одну козу.
Все изумленно переглядывались, от такого эффекта Бени приободрилась и продолжила:
— Мне кажется, он правильно сделал. Мама тоже так думает, она не хочет выглядеть идиоткой. Позже я хотела бы выйти замуж за моряка, он будет надолго уходить в плавания, а я в его отсутствие буду жить, как захочу.
И поворачиваясь к дяде Лоику:
— А вам самому разве не хочется отправиться к прекрасной таитянке на край света?
Тетя Тереза взорвалась:
— Это нестерпимо!
Она повернулась к свекрови:
— Как вы можете позволять этой девчонке говорить подобные вещи? Она заслуживает ротанга, да! Если бы это была моя дочь…
— Я не ваша дочь, тетушка, — перебила Бени слащавым голосом, — и не надо так сердиться, а то у вас вон повылезали красные пятна на лице.
Гибким движением Бени уклонилась от шлепка дяди Лоика.
Ничего не понимающая мадам де Карноэ только и могла что встряхивать руками, как будто от чего-то отмахивалась. Вивьян уткнулся носом в тарелку.
Позже, в хижине, он упрекал ее за эту выходку.
— Ты хватила через край.
— И ты на их стороне, ты тоже? Значит, у меня никого нет, совсем никого?
Слезы брызнули из глаз Бени, Вивьян обнял ее и долго успокаивал, покачивая. Он не мог понять, что привело ее в такое состояние. Он думал, что она плачет оттого, что ее родители так не похожи на других, и, полагая, что это ее волнует больше, чем их разрыв, пытался ее утешить.
— В каком-то смысле, мне кажется, тебе повезло, — объяснял Вивьян. — Твои родители странные, но я бы охотно поменял их на своих, нормальных просто до жути. Моя мать невыносима. Мелочная, пропитанная снобизмом маньячка. Она постоянно доводит отца ни за что, а он озлобляется. Он никогда не смеется, засыпает сразу после ужина, встает на рассвете, целый день пропадает в Порт-Луи и возвращается с траурной физиономией, стиснув зубы. Он чуть-чуть расслабляется, только когда садится в самолет, чтобы лететь на Реюньон или на юг Африки. У него там все больше и больше дел. Мы, дети, никогда не можем с ним поговорить. Или у него нет времени выслушать нас, или он нас ругает. Он обращается с нами как с кретинами, при малейшей плохой оценке обещает нам жалкое будущее возделывателей батата на Родригесе. Но пусть уж лучше он нас ругает, чем слышать, как они скандалят с матерью. Какие пакости он говорит, ты не представляешь. А она мстит ему за это. Она нашла гениальный способ мстить ему: она моет. Она моет все, что попадет под руку. Везде ей мерещатся грязь и микробы. Она заставляет служанок дважды в День принимать душ, она проверяет их уши. По ее приказу они кипятят воду, которой моют посуду, надевают хлопковые перчатки, вытряхивая простыни. Она запрещает входить в помещение, когда достает белье из стиральной машины, чтобы никто не заразил его. На днях она опозорила мою сестру Летицию, та в своей комнате положила в ящик грязные трусы и забыла про них. Мать влетела в гостиную как фурия, держа пальцами эти трусы. В гостях у Летиции были друзья, вместе они слушали диски. Мама сунула ей в лицо эти трусы: «Может, объяснишь мне, что это значит?» Летиция покраснела и заплакала. В этот момент я подумал, что она собирается ее съесть. А знаешь, что она со мной сделала? У меня была подружка-индианка, Рани, ты наверняка ее видела, худенькая такая, длинноволосая, симпатичная девочка, умненькая и смешная, — нет, Бени, у меня никогда ничего с ней не было, клянусь тебе! — она просто учится в «Альянсе», мы там и познакомились. Короче, Рани развлекала меня, она мне нравилась. Однажды мы зашли домой, она захотела пить, и я налил ей фруктового сока. Мы спокойно сидели себе под варангом, и тут появилась моя мать. Когда она увидела Рани, она позеленела. Она подозвала меня и говорила так, что Рани все слышала: «Это что еще такое?» — «Что, мама?» — «Теперь ты приводишь индианок в дом своей матери?» Я попытался объяснить ей, что Рани очень воспитанная, что мы вместе учимся, что ее отец — банкир. Я сказал, что она хотела пить и я предложил ей стакан и что она скоро уйдет. Она знать ничего не хотела. Я старался говорить потише, чтобы Рани не обиделась. Но мать нарочно говорила все громче и громче, а потом начала визжать, что она теперь не хозяйка даже в своем доме и что если мы хотим ее отсюда выжить или хотим ее смерти, то так и надо сказать. Когда я вернулся под варанг, Рани уже не было. Она все слышала. На следующий день она сказала мне: «Думаю, нам лучше не встречаться. У меня дома было бы то же самое. Если бы ты пришел к нам, папа устроил бы скандал».