Выбрать главу

«Прощай, столица — здравствуй, столица!» — пропела беззвучно, сонно щурясь на стремительно пролетающие за окном пейзажи и, согретая теплом верблюжьего пледа снаружи и отвратного коньяка изнутри, вскоре сладко уснула.

 

 

Глава шестая

Пшёнкин сиял.

Возможно, так же сияли голенища его яловых сапог, когда он молоденьким лейтенантом маршировал по плацу одной из легендарных дивизий, весь в предвкушении побед и свершений на благо Родины и народа, и, кажется, партии… Впрочем, с тех пор партий развелось не меньше, чем сортов сыра в магазине возле его дома. Стать генералом не случилось. Часть расформировали. Пшёнкина сократили. Назначили обидную пенсию и забыли. Вертись, отставной майор Пшёнкин, как хочешь. Хочешь — в бизнес подавайся, хочешь — в прислуги нанимайся.

В бизнес пошел. Спиртом «Рояль» торговал на улице, как семечками. В Турцию за плюшевыми свитерами летал. Имел на рынках три точки сбыта джинсового ширпотреба. С бандюками и налоговой дружил. Поднялся. Уважаемым стал человеком. Открыл пару кафе-забегаловок у метро при собственных продуктовых лавках. Трудился, трудился… Копил, приобретал и вдруг…

Увлекся игрой на деньги. Все, что заработал, спустил меньше, чем за год. Жена ни припрятать, ни доли своей вытребовать не успела. Квартира, машина, дача, бизнес — все прахом, все банк отжал. Остальное по мелочи бандиты подчистили. Собрала вещички Нюра Пшёнкина, плюнула на порог заложенной, уже чужой квартиры и прокляла Пшёнкина вместе с его «похером», как в гневе обзывала азартную игру в цветные картонки. Уехала Нюра. В Рязань уехала к маме да к мальчишкам-близнецам поближе. Они в ту пору как раз командное училище заканчивали. Династию продолжить решили. Кто ж знал, что все обернется приставами и описью имущества. Но парни держались молодцом. Батю не прогнали, когда тот приехал каяться:

«Ничего нам не нужно. Все с нуля начнем, как вы с мамкой. Ты, главное, лечись. Сейчас все лечится».

Пшёнкин клялся звездами на погонах, офицерской честью и здоровьем своим, уже сильно подорванным флеш-роялем, что покер с джокером исчезнут из их жизни как жуткий сон. Парни поверили, жена — нет. В ногах валялся— просил простить. Какое там! Не баба — гранит. Зыркнула исподлобья, словно бичом полоснула, — нет! На том и расстались.

Уехал тогда Пшёнкин. Было ему все равно куда, лишь бы подальше от цивилизованных игр. На Алтай подался. На горную пасеку забросил случай. Там прижился и несколько сезонов качал драгоценный мед. Таскал крылатого хариуса из ледяных озер, волков выслеживал. Там-то шаман с разноцветными лентами в бубне и выбил из Пшёнкина всю дурь покерную — как отрезало.

Правда, было это уже давненько. С тех пор Пшёнкин зажил новой жизнью. Кто б его теперь узнал. Усы, живот — котяра. Ленивый, сытый. От мускулистого поджарого тела ничего не осталось. Расползся, разбух за тихие годы, как квашня. Да не жалел, что заплатил такой мизерной ценою за спокойствие духа. О жене не вспоминал, а сыновья уже давно сами с женами и детьми. Не до него им.

Баба теперь с ним рядом была нешумная, незаметная. Квартирку его съемную приберет, наготовит, нальет, спать уложит. Сама под бок: мягкая, теплая. В объятьях душит сладко. Что еще нужно. А надоест — так выгонит. Сердцем к ней не привязан. После жены никого не любил. Да и смешно уже. Лет столько, что о важном пора думать, о глобальном. О человечестве.

Лежал как-то Пшёнкин с Катериной под боком, в телевизор упершись, а там в новостях дикторша вещала. Пригожая, как Василиса Прекрасная из сказки: брови — зверьки пушистые, глаза — дурман-ягода, губы сочные. И из губ тех про думские дела — речи бойкие. Пшёнкин, конечно, не удержался. По всем мастям и властям прошелся словом задорным, забористым. Как страну любить и обустраивать, всех заочно научил и уже вроде успокоился, как вдруг тихая его Катерина голос подала из-под мышки: «Если такой умный, чего ж не в Думе, а на диване…»

Досталось тогда Катерине. Нет. Рук на женщин Пшёнкин отродясь не поднимал. С бабой махаться — себя не уважать. А вот словом припечатать мог. Брань командная от зубов отскакивала, вроде на плацу чихвостил нерадивых первогодок. Рассорились-разбежались с Катериною. А в голове-то засела мысль свербящей занозою. С тех пор уже год, как Пшёнкин Думу из головы выбить не мог. Все думал, думал, как бы ему в депутаты половчей проскользнуть. А уж там бы он законов насочинял, каких надо, чтобы всем радость и послабление. О народе пекся Пшёнкин самозабвенно и искренне. Во всяком случае, ему так казалось. Счастье народное виделось отставному майору-охраннику в повсеместной установке счетчиков на радиаторы центрального отопления. Эта предвыборная идея должна была непременно вынести Пшёнкина на Олимп власти. Но пока что и низовые выборы ему не удались. И вот он шанс!