Через вертушку КПП ее пропускали в комнату свиданий. Она усаживалась за облезлую парту на жесткий стул и ждала.
В воскресный день все столы, расположенные в два ряда, были заняты друзьями-родственниками новобранцев. В душной комнате стоял резкий запах стряпни. Понаехавшие группировались вокруг какого-нибудь лопоухого бойца, воркуя, наперебой закладывали ему в рот курьи ножки, колбасные кружки и конфетки. Не успевая прожевывать, дитятко лило себе в горло томатный сок, а на вопросы родичей только мычало и кивало бритой головой.
Вот и нынешним воскресеньем, дожидаясь сына, Дора притулилась в уголке гостевой комнаты на стуле. На столе рядом уже откушали и убирали кости в пакет. Сейчас придет ее Лешка. Высматривая его через окно, она нащупала в сумке еще теплого, завернуто в фольгу и газеты цыпленка. Но сын все не шел. Чернявый боец с красной повязкой на рукаве бежал по дорожке к КПП. А через минуту дневальный попросил ее пройти с ним в штаб. Подхватив сумки, она двинулась вслед за солдатиком.
Робея от неожиданности и неизвестности, зашла в кабинет. Командир части, крепкий лысый мужичина при больших звездах, посмотрел на нее исподлобья. Второй, тяжко глядя перед собой, сидел за перпендикулярным командирскому столом, сжимая в руках связку ключей.
— Присядьте, — обратился к ней лысый, и мир качнулся в испуганных глазах Доры. Она медленно опустилась на стул. — Сын ваш сейчас в госпитале. Да вы не волнуйтесь. У нас тут один тоже слегка пробежал по плацу и трындец. Сердце не выдержало. У него сердце раза в два больше, чем положено было. И у папы было. В военкомате проглядели. Он у вас на гражданке не болел? Может пил? Или чего хуже?
— Нет, — еле вымолвила Дора бледнея.— Ладно. Вы можете к нему проехать. Капитан Колотухин объяснит, как.
Колотухин — огромный, метра под два. Глаза синие-синие. Красавец. Вывел ее в коридор. Они спустились к выходу. Внизу, на крыльце штаба, капитан прищурился от яркого солнца и, глядя в сторону, пробубнил: «Щас за бойцом поедут. Вы на КПП обождите, «санитарка» вас подхватит до госпиталя».
Помолчал и, сильнее сжав в кулаке связку ключей, спокойно добавил: «Вырвал бы я клоуну вашему ноги из задницы, чтоб больше по блядям не бегал и не бухал. Да он, сука, больного включил!»
Ни раздражения, ни ненависти в словах капитана не было. Ясно было одно : дали б волю — убил! Вот этими самыми ключами и убил бы.
— Был у нас уже один такой, продюсер, падучего изображал, — Колотухин смотрел скучающим взглядом поверх Дориной головы. — Так мамаша его тоже приезжала, как сейчас помню, Марина Эдуардовна, учительница французского. Тоже убежал и пил неделю. Дома, правда, пока та не позвонила — заберите!
— Не может быть… Как же это… — бормотала Дора. Услышанное не укладывалось в голове. Но Колотухин продолжал ее пугать, бесстрастно и убедительно. Он в окно от нас в одних трусах и тапочках со второго этажа сиганул… В сугроб. Мороз, помню, градусов двадцать. Так мы его упаковали в одеяло и в багажнике — в часть. К батарее приковали и миску поставили с едой.
Глаза Доры все больше округлялись, но Колотухин не замечал ее испуганного изумления.
— У него отходняк — воет, как собака. Вонючий, грязный. Мамаша-фифа приехала — деньги привезла. Мы его прямо в части закодировали. У нас один капитан кодировался — он своего врача привез и закодировал продюсера… Он нам еще спасибо сказал и дослужил нормально. Ничего, не таких ломали. Разберемся и с вашим.
— Не может быть... Что ж теперь будет…
— Я б его под трибунал! Но командиру в этом году поступать в академию. Так что… Вы с сыном своим поговорите и объясните, что в дисбате я для него коечку зарезервировал. Еще один финт — и пойдет обживать.
Через час она дотряслась в разбитой «санитарке» до гарнизонного госпиталя. Сын показался ей возбужденным — глаза лихорадочно горели. Она потрогала губами лоб.
— Сынок, как же это? Тебя били? — она вспомнила увесистую связку вроде кастета в руках Колотухина. — Ключами? Зачем ты покинул часть?
— За пивом! Сержант ночью поднял. Родина мать зовет. Пива хочет. Роди нам пиво, говорит. Не родишь — прокачают.
— Что это? Как? – в глазах ужас.
— До потери пульса…
— Сынок, ну обещай мне, что не будешь пить. Я вот тебе цыпленка… Сигарет, как просил. А вот, — рука ее вытянула из пакета жестянку.— Нет. Колотухин запретил, — пиво скользнуло на дно пакета. — Обещал, если все осознаешь, то и не накажут. А что болит-то у тебя? Голова? Сердце? — Она принялась ощупывать сына. Тот отшатнулся.
— Ничего не болит уже.
— Ну вот и хорошо. Потерпи. Уже недолго осталось, — она сунула ему в руку пакет. — Я пойду. А то автобус потом долго ждать. Ну давай, сынок, не болей. Я приеду в следующие выходные.
Расстроенная Дора не понимала, как же так. Она вздыхала, но винить себя даже не думала. Авось обойдется. Сын дал ей слово больше не бегать, а командир — не привлекать к суду. Все и обошлось. Правда, услали в дальнюю часть Лешку. В лес дремучий. Колотухин позвонил через неделю, мол, жив-здоров ваш ребенок. Ждите, мать. Отдаст Родине, как положено, год своей молодой жизни и пусть катится ко всем чертям. В общем, успокоил ее Колотухин и даже обрадовал. Ждать со спокойным сердцем легче, любая мать знает. Даже такая нерадивая, как Дора.