– И мы побежим с ним, – докончила Беатриса и повисла на руке своего жениха, – отсюда далеко до Иранак-Эссака... Ведь так ты назвал его? А у него не сделается удар, когда к нему ворвется такое шествие?!
– У настоящих художников не бывает удара, – поклялся Сатурнил – один из молодых людей. – Братья! Ура, ура, да здравствует мужественная барышня!
И они пустились галопом.
Через Тейнгоф, сквозь средневековые ворота, по кривым переулкам, мимо выдающихся углов и мимо старых дворцов в стиле барокко.
Потом сделали остановку.
– Здесь живет, № 33, – сказал Сатурнил, задыхаясь, – № 33, не правда ли, Рыцарь Кадош? Посмотри-ка наверх, у тебя лучше зрение.
И он уже хотел позвонить, как вдруг ворота внезапно открылись и сейчас же послышался резкий голос, кричавший куда-то наверх слова на негритянско-английском наречии. Корвинус удивленно покачал головой:
– Джентльмены уже здесь?! Джентельмены уже здесь – это звучит так, словно нас ожидали!! Вперед, в таком случае, но осторожно: здесь темно, как в погребе, света у нас нет, так как в наших костюмах по каким-то хитроумным соображениям нет карманов, а следовательно, и излюбленных серных спичек.
Шаг за шагом пробиралось вперед маленькое общество – Сатурнил впереди, позади него Беатриса, потом Корвинус и остальные молодые люди: рыцарь Кадош, Иероним, Фортунат, Ферекид, Кама и Илларион Термаксимус.
По узким, витым лестницам направо и налево, вдоль и поперек.
Через открытые входные двери и пустые комнаты без окон пробирались они ощупью, следуя голосу, невидимо в отдалении шествовавшему перед ними и кратко указывавшему направление.
Наконец они прибыли в комнату, где, по-видимому, они должны были подождать, ибо голос замолк, и никто не отвечал на их вопросы.
Не слышно было ни малейшего шума.
– По-видимому, это бесконечно старое здание, со многими выходами, как лисья нора, один из странных лабиринтов, существующих в этой части города с 17-го столетия, – сказал наконец вполголоса Фортунат. – А то окно вероятно выходит во двор; ибо через него не падает свет!? Едва можно различить оконную раму.
– Я думаю, что перед самыми окнами высокая стена, которая и не пропускает света, – ответил Сатурнил. – И темно здесь, даже руки не видно. Только пол немножко светлее. Не правда ли?
Беатриса вцепилась в руки своего жениха:
– Я так боюсь этой, вселяющей ужас, темноты. Почему не несут света...
– Ш-ш, ш-ш, тише, – зашептал Корвинус. – Ш-ш! Разве вы ничего не слышите!? Что-то тихо приближается. Или оно уже в комнате?
– Там! Там стоит кто-то, – вздрогнул Ферекид. – Здесь, здесь, в десяти шагах от меня, я вижу теперь совсем отчетливо.
– Эй, вы! – закричал он преувеличенно громко и слышно было, как дрожал его голос от сдерживаемого страха и волнения.
– Я скульптор Пасквиле Иранак-Эссак, – сказал кто-то голосом, звучащим не хрипло, а как-то странно-беззвучно. – Вы хотите, чтобы я сделал слепок с вашей головы! Я ценю это!
– Не я, а наш друг Кассеканари, музыкант и композитор, – и Ферекид сделал попытку представить Корвинуса в темноте.
Несколько минут молчания.
– Я не вижу вас, господин Иранак-Эссак, где вы стоите? – спросил Корвинус.
– Разве для вас недостаточно светло? – ответил насмешливо альбинос. – Сделайте спокойно несколько шагов налево... Здесь открытая дверь, через которую вы должны пройти... Посмотрите, я уже иду навстречу.
Казалось, при последних словах, беззвучный голос приблизился и друзьям вдруг почудилось, что они увидали на стене беловато-серый расплывающийся пар, – неясные очертания человека.
– Не ходи, не ходи, ради Христа, если ты любишь меня, – прошептала Беатриса и хотела удержать Корвинуса
– Но, Трикси, ведь не могу же я опозориться, он и так вероятно думает, что мы все боимся.
И решительно направился к белой массе; в следующую минуту он исчез за дверью, во тьме.
Беатриса жалобно плакала, полная страха, а молодые люди пробовали ободрить ее.
– Не беспокойтесь, милая барышня, – утешал ее Сатурнил. – Ничего с ним не случится. А если бы вы могли видеть, как делается слепок, это бы вас очень заинтересовало и заняло. Сначала, знаете ли, накладывается пропитанная маслом шелковистая бумага на волосы, ресницы и брови. Масло наливается на лицо, чтобы к нему ничего не приставало, затем пациента кладут на спину и опускают его голову до кончиков ушей в сосуд с мокрым гипсом. Когда масса затвердеет, на открытое лицо наливают мокрый гипс, так что вся голова превращается в большой ком. После затвердения гипса места соединения разбиваются резцом и таким образом получается пустая внутри форма для отличнейших слепков и изображений.
– Но ведь при этом непременно задохнёшься, сказала молодая девушка.
Сатурнил засмеялся:
– Конечно, если бы при этом не вставляли в рот и в ноздри соломинок, проходящих наружу сквозь гипс.
И для того, чтобы успокоить Беатрису, он громко крикнул в соседнюю комнату.
– Мастер Иранак-Эссак, это будет долго и причинит боль?
Одну минуту царила глубокая тишина, потом издали послышался беззвучный голос, ответивший словно из третьей или четвертой комнаты, или сквозь плотную ткань:
– Мне от этого, наверно, не будет больно. И господин Корвинус тоже вряд ли будет жаловаться, хе-хе. А будет ли это продолжительно? Иногда это продолжается от двух до трех минут.
Что-то необъяснимо волнующее, неописуемо злобное ликование прозвучало в этих словах и в ударении, с каким они были сказаны альбиносом, сковало ужасом слушателей.
Ферекид судорожно сжал руку своего соседа.
– Как он странно говорит! Ты слышал? Я больше не выдержу чувства такого безумного страха. Откуда он вдруг узнал имя Кассеканари по ложе «Корвинус»? Или он с самого начала знал, для чего мы пришли?!! Нет, нет – я должен войти. Я должен узнать, что там происходит.
В эту минуту Беатриса вскрикнула:
– Там, там наверху, там наверху, – что это за белые круглые пятна там, – на стене!
– Розетки из гипса, всего-навсего белые розетки из гипса, – хотел ее успокоить Сатурнил, – я тоже видел их, теперь здесь гораздо светлее и наши глаза больше привыкли к темноте.
И вдруг сильное сотрясение, словно падение большой тяжести, встряхнуло весь дом, и прервало его.
Стены дрогнули и белые круги с особенным звоном, как будто бы они были стеклянными, покатились и замерли.
Гипсовые слепки искаженных человеческих лиц и маски с мертвецов.
Лежали тихо и страшно смотрели пустыми белыми глазами в потолок.
Из ателье донесся дикий шум, возня, стук от падающих столов и стульев. Гул...
Треск как бы ломающихся дверей, словно какой-то безумный в предсмертных судорогах уничтожает все вокруг себя и отчаянно старается проложить себе путь на волю.
Топочущий бег, потом столкновение... и в следующую минуту через тонкую стену из материи влетел светлый бесформенный каменный ком, – покрытая гипсом голова Корвинуса! И светилась, двигаясь с трудом, белая и призрачная в полумраке. Тело и плечи поддерживались крест на крест поставленными деревянными планками и подставками.
Одним ударом Фортунат, Сатурнил и Ферекид выбили оклеенную обоями дверь, чтобы защитить Корвинуса; но не было видно никаких преследователей.
Корвинус, застряв в стене до груди, извивался в конвульсиях.
В предсмертных судорогах ногти его впивались в руки друзей, хотевших ему помочь, но почти потерявших от ужаса сознание.
– Инструментов! Железа! – вопил Фортунат, – принесите железные палки, разбейте гипс – он задыхается! Чудовище выдернуло соломинку и залило ему рот гипсом!
Как безумные, бросились все на помощь, обломки кресел, доски, все что можно было найти при этой спешке, разбивались о каменную маску.