Хотя участники маскарада и нарядились дома, но, конечно же, костюмы большей частью были такие, что их не удавалось скрыть под зимними пальто, и прохожие, покупатели и продавцы очень веселились, глядя на странные фигуры, пробиравшиеся к школе. Из-под пальто и шубок выглядывали сверкающие тюлевые юбки, индийские сари: смешение будничных одеяний с карнавальными производило самое странное впечатление.
Когда Кристи подошла уже к подъезду школы, а площади остановилось такси – это в сопровождении мамы прибыла Анико. На Анико была меховая пелерина, очевидно тоже из прокатной, – не портить же впечатление от платья зимним пальто! Кринолин ее покачивался на ходу, мама косилась по сторонам: много ли зрителей? Их было много, а какой-то дяденька даже сказал: «Ух, красота!» Дяденька был старый, в потрепанной одежде; он с трудом тащил бидон. Анико даже не взглянула на него, хотя старичок восхитился ею вполне искренне.
Над входом развевались укрепленные на школьном гербе нити серпантина. На верхнем конце лестницы учитель Бицо регулировал движение, и это было в самом деле необходимо: столько народу стремилось наверх, что в дверях образовалась пробка.
Кристи видела не только учениц своей школы, но и чужих – и мальчиков и девочек. Из-за группы незнакомых ей улыбнулась вымазанная сажей Рэка, но пробраться друг к дружке им не удалось, слишком велика была толчея. Матери вели себя, пожалуй, еще менее дисциплинированно, чем их дети, каждая норовила пройти первой. Мальчики держались много лучше девочек, они просто расступились и, встав по обе стороны лестницы, словно почетный караул, встречали прибывающие маски. Пали Тимар, председатель совета дружины, поддерживал образцовый порядок.
Все должны были заходить сперва в шестой «Б», расположенный рядом с актовым залом, тетя Ева объявила об этом еще утром. Там прибывающую на карнавал публику встретят мамы-наблюдатели, там будет гардероб: сдашь пальто, получишь номерок, затем еще один номер, – этот надо прикрепить на маскарадный костюм, после чего можно уже проходить и в зал, чтобы прошествовать вдоль стола жюри. Когда кончится конкурс на самый остроумный костюм, откроются танцы.
«Если снять пальто в шестом «Б», все тотчас увидят костюм», – размышляла Кристи. Ее наряда пока не видел никто: цыганскую юбку скрывало пальто, Жужины косички – капюшон, красные туфли соседки были все еще под мышкой, в бумажном пакете. Если все сразу узнают, что Цыганочка – это она, тогда ни к чему и маска – это уже будет не настоящее. Нужно придумать что-то другое.
Она свернула к умывальной на втором этаже.
Ходить туда им запрещалось.
Эта умывальная, куда она сейчас забежала, предназначалась для взрослых. Ворвавшись сюда, она защелкнула за собой дверь и сменила туфли. Пальто она вывернула наизнанку, чтобы ее не узнали по нему, когда она понесет его наверх, и надела маску. Еще раз оглядела себя в зеркало и осталась очень собой довольна.
Страшно важно, чтобы ни одна душа не узнала сегодня, кто такая Цыганочка.
Прежде чем выйти, она поглядела в щелочку: в коридоре никого не было. На лестничной площадке она снова смешалась с общим потоком. Пали Тимар, которого она знала с первого класса, шел с нею рядом, взгляд его пробежал по ней, но Пали не поздоровался, не узнал. А в гардеробе она столкнулась с Рэкой. Рэка сказала: «Пардон!» – и на ее потешном черном лице сверкнули зубы. Рэка и не взглянула на нее, рассматривая Анико, которой мама как раз пудрила нос. Давка была ужасная, но Кристи удалось все-таки сдать свои вещи. В актовом зале все уже разместились как следует.
В зале зажгли все лампы, все двадцать четыре, их обернули цветной бумагой, отчего свет стал пестрым. Вдоль стен зала стояли стулья, скамьи, в глубине сцены поставили стол для жюри, а наверху, на галерее, где в праздничные дни обычно пел хор, установили машинку для варки кофе и четыре буфетных столика.
Вокруг звенел смех, ее несколько раз окликнули, но остановить никто не остановил, только смеялись весело да махали руками, крича: «Цыганочка, Цыганочка!» В зале чуть ли не в полном составе собрался учительский совет, а наверху уже готовили, наверное, черный кофе, и запах оттуда шел такой чудесный, прямо как из кафе-кондитерской. Народу тьма-тьмущая.
Но где же тетя Ева?
На сцене за столом сидит жюри. Посередине директриса, рядом с нею кто-то незнакомый, очевидно из пионерского отдела или из отдела воспитания; они пьют малиновый сироп и смеются. Там же сидит и учитель Бюргер, ну, конечно, уж он-то знает толк в костюмах, ведь он учитель рисования. В конце стола – председатели отрядов, четыре девочки, четыре мальчика, конечно, все без костюмов, им можно будет нарядиться только после окончания конкурса. Бажа, председатель их отряда, смотрит прямо перед собой так же строго, как тогда, в октябре. Позади нее, на спинке стула, висит рюкзак, очевидно с костюмом. Бажа ведь такая молодчина!
Ой, господи, Бажа, Бажа! Чего Кристи только не наговорила ей тогда! Каких ужасных вещей!
А для тети Евы даже стула не приготовили – это непонятно. Может, она хочет остаться совершенно беспристрастной? Не желает принимать участия в решениях жюри? Кристи еще раз внимательнейшим образом огляделась, разыскивая свою классную руководительницу, но так нигде ее и не обнаружила.
Может ли быть, чтобы она не пришла? Между стариками и молодыми идет большая борьба, рассказывала тетя Мими, Рэкина мама. Тетя Луиза, конечно, здесь, вон она стоит у окна и, по-видимому, чувствует себя неуютно. Неужели тетя Ева только организовала праздник, а сама даже не придет на него посмотреть?
Кристи почувствовала вдруг страшное разочарование, она даже вздрогнула: если тетя Ева не придет, она тоже вернется домой, к чему ей тогда все это? Потом она стала успокаивать себя: может, тетя Ева просто опаздывает.
У тети Евы уйма общественной работы. Может, она придет позднее. Она обещала, что придет, значит придет. Тетя Ева никогда никого не обманывает.
Распорядителем бала будет тетя Мими, на ней пионерский галстук, в руке у нее свисток. Вот она свистнула, и все так и замерли на местах, сразу оборвались разговоры. Лицо директрисы сияет: она всякий раз приходит в восторг, видя, какой порядок царит в ее школе. Тетя Мими объявляет что-то, впрочем, все и так уже знают: бал начнется, когда прозвучат фанфары. Сперва – парад: маски все, одна за другой, по левой лестнице подымутся на сцену, продефилируют перед столом жюри и снова спустятся в зал по правой лестнице. Когда конкурс на самый лучший костюм будет окончен, начнутся танцы.
– По росту, в затылок, стано-вись! Раз-два!
Гремят фанфары.
Губы у тети Луизы словно ниточки, а ведь для гнева нет причины, в зале порядок, удивительный порядок. Особенно подозрительно она посматривает на мальчиков, а между тем они все подтянуты, большинство пришло без костюмов, только близнецы Биро нарядились чертенятами, да на пятиклассниках – членах звена Медве[6] – медвежьи головы: мальчики не любят масок… Мамы громко смеются, кто-то упустил шарик, и он полетел прямо к потолку, Настоящий бал!
Пускай тетя Луиза посмотрит, какой воспитатель тетя Ева! Не во всякой школе так дисциплинированно ходят в строю. На лестнице, правда, толкались отчаянно, зато сейчас – веселая, напряженная тишина: процессия тронулась, маски, выстроившись по росту, поднимаются на сцену, так, очевидно, проще всего. Мама Анико орудует с патефоном, музыка, пожалуй, слишком громкая. Каждый костюм награждается искренними или вежливыми аплодисментами, члены жюри лихорадочно делают пометки. Теперь, конечно, на всех маски, но все-таки можно узнать кто – кто. Золушка – Анци Бакош, на ней славненькое голубое платье до пят, в руке – чучело голубя со стекляшками-глазками и встопорщенными перышками. За ней по пятам катится Снеговик, потом идет Рэка, Рэка-трубочист, она несет деревянную лесенку и витки алюминиевой проволоки.
А тети Евы нет как нет. Двери, правда, открываются, но входит учительница Агнеш Чатари – тоже из «современных», из «левого крыла». Тетя Мими становится с нею рядом, и они шепчутся о чем-то. Тетя Мими крутит головой, потом, судорожно глотнув, смеется неудержимо и, наконец, закашлявшись, произносит: «Невероятно!» – «Ну, что ты! – говорит тетя Агнеш. – А я так даже не удивилась! Кто-кто, а она вполне способна на такое!»