— А ты мне сейчас сам объяснишь, — произнес Борис, и, взяв плакат в одну руку, поднял другой косого высоко над землей. — Теперь понял, за каких?
— Теперь понял, — ответил косой, — можно поставить меня на место.
Оказавшись на земле, он, очевидно с перепугу, попросил подержать плакат.
— Я подержу, — пояснил он, — а вы пока займитесь вон теми.
И кивнул в сторону усатого и «кепочки».
Через мгновение вокруг Соколов никого, кроме старушки, не было…
Она долго рылась в кошелке и, наконец, достала оттуда пятак.
— У — у, жиды! — погрозила она кому‑то сморщенным кулачком и бросила «несчастным евреям» монету…
Гуревич ждал Леви в ресторане «Европейский».
Он любил этот ресторан — за судак — орли, за московский борщ и даже за микрофоны, покоящиеся на дне китайских ваз, располагавшихся посредине столов и заполненых цветами… Не мог же он говорить просто так, в пустоту — в «Европейском» же его всегда слушали. И внимательно.
Сейчас Гарик устроился за единственным столом без микрофона. Вернее, микрофон, конечно, там был, но ему удавалось его затыкать киевским тортом…
Леви появился возбужденный, в развевающемся шарфе, размахивая руками.
— В чем дело? Почему такая срочность? Пожар?.. Мы что, не могли встретиться вечером?
— Могли. В Париже… Вы можете подлететь часам к десяти на Елисейские поля?
— Гуревич, объясните мне, почему всегда уезжают порядочные люди?
— Дерьмо уезжает тоже. Просто его много. Его хватает на все.
— Когда ваш самолет?
— Через три часа… Я еще должен угостить вас судаком — орли и армянским коньячком.
— Договорились, — сказал Леви, — мы будем пить и есть. Но угощаю я. У меня масса денег. За Ягера. И я их должен немедленно истратить. Они мне жгут карманы.
— Положите их в несгораемый шкаф. Сегодня мы кутим… Я молодожен, Леви, можете меня поздравить. Взгляните, какая у меня счастливая харя. — Он криво улыбнулся. — Вы завидуете? А? Вам тоже хочется? Признайтесь…
Леви печально смотрел на Гуревича.
— Я первый в мире мужчина, который женился на крокодиле, — продолжал Гарик. — Вы знали, что в Париже водятся крокодилы?
Леви покачал головой.
— Странная страна, — произнес он, — не правда ли? В Париж можно вылететь только на крокодиле, в Испанию — на Ягере…
— Значит, вас пустили за Ягера?
— Да, — сказал Леви, — за «азохун вей»… Вы все еще хотите меня угостить?
— Хочу, — ответил Гуревич.
Принесли московский борщ.
— Вам его будет нехватать, — сказал Леви.
— Херня, — бросил Гуревич. — Мне будет нехватать только трех вещей: моря, Невского и вас, Леви.
— Спасибо, — произнес Леви, — вы меня ставите вровень с морем и Невским. Спасибо… Море вы там найдете…
— Не то… Я из этого вышел…
— А в то вы войдете… Не печальтесь… Сегодня вечером вы будете на Сэн — Жермэн. Зайдите там в Де — Маго. Это мое любимое кафе…
— Вы что — там сиживали?
— Никогда… Посидите там за меня. Выпейте за то, что одним козлом в этой стране стало меньше. А потом… Поставьте в Париже что‑нибудь стоящее, из‑за чего стоит жить…
— Вы хотите Галеви, Леви?
— Вы догадались, мальчик.
— А кто у меня будет в главной роли?
— Вам придется трудновато. Такого Иегуду, как я, вам не найти.
— Ну, так бросайте стадо… Сыграйте Галеви…
— Гуревич, — печально произнес Леви, — мы никогда больше не увидимся. Вы знаете это?
— Я так многого не знаю. Зачем мне знать это?.. И потом — даже параллельные прямые пересекаются… Где‑то там, далеко, может быть — в Париже…
Превращение Соколов в «идиотов» шло полным ходом. И они были уверены, что не сегодня — завтра Борщ назовет их кретинами и оставит в покое. И все можно будет забыть, как дурной сон.
Они пили в своей гостиной коньяк, закусывали эклерами, и были веселы, как раньше, до знакомства с «дожем».
— Я совершенно уверен, что товарищ майор уже подыскивает новые кандидатуры, — сказал Борис и поставил рюмку на столик.
— Или сумасшедший дом, — прибавила Ирина.
— Подожди, не торопись, с этим еще рановато…
Он налил себе коньяка, потер руки и задумался, видимо, решая, что бы еще такое предпринять.
— Как ты смотришь на то, если завтра мы потребуем отдать татарам Крым, немцам — Поволжье, а евреям — Урал?
— Евреям — Урал? — удивилась Ирина.
— А почему бы и нет? Тебе жалко?
— Но они там никогда не жили.
— Почему бы им не осваивать новые пространства? В Биробиджане они тоже никогда не жили, пока их туда не послали, — парировал Борис. — Но ты только прислушайся, как звучит: «Урал — евреям»!
— Полный идиотизм! — заметила Ирина.
— Это и прекрасно, — согласился он, — или мы не идиоты?
— Идиоты, идиоты! — успокоила Ирина.
— Затем, — продолжал Борис, — я потребую немедленного восстановления монархии, свободы слова и секса и, — он задумался, — и… роспуска Учредительного собрания!
— Которое распустили в семнадцатом? — уточнила Ирина.
— Именно его. Пусть распускают еще раз!.. И, что самое главное — краковской колбасы в магазинах!
— Это уж чересчур! — заметила Ирина.
— Но ты же знаешь, как я ее люблю, — объяснил Борис.
— Наверно, почти так же, как и я, — улыбнулся майор.
Откуда он появился — неизвестно. Может быть, из мелодии Вивальди, парившей над комнатой. Ведь он был почти венецианский дож, а Вивальди — венецианский музыкант… Они, так сказать, были «земляками».
Речь покинула Соколов. Говорил только «дож».
— У нас с вами одинаковые вкусы, — говорил он, — краковская колбаса с чесночком и горбушкой.
Борщ облизнулся.
Дар речи первым вернулся к Борису.
— Вы, собственно, откуда? — спросил он.
— Прямо с работы, — охотно ответил тот, — забежал в гастроном — и к вам.
Он раскрыл портфель- оттуда густо запахло краковской.
— Угощайтесь!
Он выложил на стол несколько кругов.
— Берите, берите, и не нарезая, а вот так, с куска.
И майор откусил чуть ли не пол — палки.
— Так гораздо вкуснее, попробуйте.
Несколько минут все трое смачно и сосредоточенно жевали колбасу.
— Не пересолено? — нарушил молчание Борщ.
— Вроде, нет, — ответил Борис.
— Не жирновата?
— Нет, в самый раз.
— Что ж вы тогда дурака валяете? — ласково спросил майор. — Пиво с Гусаком, понимаете ли, Урал — евреям, видите ли, революция, о которой говорили большевики…
— …совершилась! — закончил Борис. — Я тогда волновался и ошибся.
— Что вы ересь несете?
— А разве не совершилась? — удивилсь Ирина.
— Послушайте, — Борщ по — отечески улыбнулся, — вы кого из себя разыгрываете, дети мои?
— А что? — спросил Борис, — мы ж договорились — диссидентов!
— Но ведь не идиотов? Неправильной дорогой идете, товарищи! В сумасшедший дом идете. А вам надо в тюрьму! И на Запад! Какой путь вам больше нравится?
— На Запад, — подумав, сказал Борис, — куда ж еще?
— Так и ступайте туда нормальным путем!
— Как?! — взмолился Борис, — я ведь ни черта не знаю! Не видел ни одного живого диссидента! Не нюхал не только практики, но даже теории!
— Изучайте, — спокойно возразил Борщ, — читайте!
— Где? — спросила Ирина, — в библиотеке?
Она иронично смотрела на майора.
— Зачем далеко ходить, — ответил он, — я вам дам почитать.
Он раскрыл портфель и вместо колбасы на этот раз достал оттуда три толстых тома.
— Полное собрание сочинений, — пропел он.
— К — кого? — поинтересовался Борис.
— Солженицына, — скромно ответил Борщ.
Борис с ужасом смотрел на полное собрание.
— Вы знаете, что мне предлагаете?! — сурово спросил он у майора.
— Знаю, — сознался тот.