Борис накинул пиджак и выбежал на улицу. Он торопился. Вышел со двора и быстро пошел по каналу в сторону улицы Бродского. Сзади он заметил машину, красный «Запорожец». Он свернул на улицу Ракова и тут опять заметил тот же красный «Запорожец». Он катил прямо на него. Он еле успел уклониться, но и машина уклонилась следом за ним. Некоторое время он уклонялся, как тореадор от быка, и, наконец, вскочил на тротуар, куда вскочила и машина.
— Это не проезжая часть! — орал ей Борис.
Но машина на слушала его и прямо по проезжей части катила на него.
Тогда он вбежал в вестибюль театра Музыкальной комедии — машина въехала и туда — видимо, она любила опереттку — и кругами пошла за ним. Он бегал вокруг фонтана, по вестибюлю, отчаянно оря:
— Это театр! Это театр!
Но машина, не реагируя, чуть не придавила его у кассы.
Тогда Борис выскочил на волю, понесся на площадь Искусств и там стал ходить зигзагами. Умная машина в точности повторяла его движения.
Он бежал, как молодой лось.
Машина нагоняла.
Как известно, скорость даже старой машины несколько больше, чем молодого лося.
Он чувствовал на своей заднице легкие удары «Запорожца».
— А — а! — визжал он.
Вокруг почему‑то никого не было. Кроме Пушкина. Работы Опекушина.
— Спасите, Александр Сергеевич, — взмолился он и полез на постамент.
Он карабкался по ноге великого поэта, по торсу, наконец, добрался до вытянутой в будущее руки и спрятался под ней.
«Запорожец» крутился внизу.
С высоты монумента Сокол показывал «Запорожцу» кукиш.
— Видали!
Машина покрутилась немного вокруг Александра Сергеевича, а потом уехала в сторону Петроградской стороны.
Сокол еще побыл некоторое время с поэтом, затем благодарно поцеловал его в уста, спрыгнул и пошел в ресторан.
Бледный, с дрожащими руками, он сидел перед Борщем.
— Если б не Пушкин, — сказал он, — если б не Александр Сергеевич…
Сокол не мог от волнения закончить фразу.
— Дорогой мой, — улыбнулся Борщ, — вы ведете себя, как ребенок. Ну чего вы испугались? Это ж был шофер первого класса!
— Какая разница? Мне что‑то все равно, кто меня задавит — шофер первого или третьего.
— Э — э, не скажите. Разница огромная. Неопытный шофер не мог бы повторять за вами ваши финты. Вы же были настоящий Пеле! Он бы наехал на вас в самом начале. Еще в театре Музыкальной комедии.
— Боже, какой ужас! Погибнуть в театре Оперетты! Какой кошмар.
— Не волнуйтесь, все позади.
— Что значит — не волноваться? Если б не Пушкин, вы б здесь жрали один!
— Пушкин здесь не при чем, — ухмыльнулся Борщ.
— Как прикажете понимать? — удивился Борис, — если б не Пуш…
— Я вас спас, а не Пушкин, — отрезал майор.
— Но разве машина могла б взобраться на Александра Сергеевича? — ужаснулся Борис.
— Если мы взбирались на Льва Николаевича и Федора Михайловича, что нам стоило взобраться на Александра Сергеевича? Вы же знаете, что Пушкин был совсем маленького роста, — Борщ смеялся откровенно, но сдержанно,
— Давайте‑ка, перекусим что‑нибудь, — предложил он.
— Секундочку, — остановил его Сокол, — скажите мне сначала, зачем вам все это понадобилось? Зачем вы это сделали?
— Мы были вынуждены, — печально ответил тот, — уже неделю о вас в западной прессе — ни строчки. Теперь у них пищи на месяц.
— Посадите в тюрьму, — жалобно попросил Борис.
— Рановато, — уклонился Борщ.
— Тогда я сейчас разобью зеркала, — пригрозил Борис, — или ударю официанта.
— Что вы? Он капитан, — объяснил Борщ.
— Тогда я дам пощечину той женщине.
— За что?
— Я хочу в тюрьму, вы понимаете!
— Я понимаю, но еще не время. На сегодня вы еще неприкасаемый.
— Почему, я разве западный дипломат?
— Вы выше. Вы должны совершить еще великое дело.
— Какое? — насторожился Борис.
И тут оркестр в ресторане «Садко» грянул «Калинку».
Майор Борщ улыбнулся и заказал медвежатину.
— Вы тоже возьмете, Борис Николаевич?
— Я не люблю медведя, — сказал Сокол, — я вам уже говорил.
— Ради Бога, я ж вас не неволю, — возьмите коня, лося, оленя. Борщ платит.
— Оставьте в покое жителей леса, — попросил Сокол, — возьмите мне водки и пять порций икры.
Борщ заказал.
— Борис Николаевич, — сказал он, — у диссидента не должно быть плохого настроения. Диссидент — оптимист. Он верит в жизнь! В завтра! А ну, улыбнитесь‑ка!
— Нет, — сказал Борис, — до водки не улыбнусь.
— А она уже вот, — Борщ открывал запотевшую бутылочку, — а ну, подайте‑ка улыбочку. Улыбнитесь!
— Кому, вам?
— Зачем? Жизни.
Сокол криво улыбнулся.
— Такой улыбкой можно спугнуть медведя, — констатировал Борщ, — ну, да ладно… Значит, Борис Николаевич, дело такого рода — надо создавать общество.
— Какое? — не понял Сокол.
— Тайное, — пояснил Борщ.
— Зачем? — Сокол заволновался, — зачем тайное общество?
— Для передачи власти, — спокойно объяснил Сокол.
— Кому?!
— Интеллектуалам.
— П — почему?
— Вы что, не любите интеллектуалов?
— А… о… обожаю.
— Так в чем же дело? Жрите икру, а то на нас смотрят.
— Умоляю, увольте, я на это не способен.
— Жрать икру?!
— На тайное…
— Не волнуйтесь, мы поможем, мы научим. Основной ваш тезис какой?
— Я не знаю.
— Слушайте! Главный ваш тезис таков: общество, где к власти могут придти безграмотные, мы уже создали. Давайте попробуем создать общество, где к власти могут придти эрудиты. Вам нравится ваш тезис?
— Это не мой.
— Мы вам его дарим. Повторите!
Сокол опрокинул бокал «Столичной», крякнул.
— Общество, — начал он, — где к власти могут придти идиоты, мы уже создали.
Борщ обиженно смотрел на него.
— Вы знаете, что этот стол прослушивается? — спросил он.
— Догадываюсь, — ответил Борис.
— Что ж вы порете чушь? Я разве сказал «идиоты»? Я сказал «малограмотные», те, кто неправильно говорят, пишут, делают ошибки в падежах, в ударении. Я, например, не могу правильно написать слово «интеллигенция». Хоть убей! Я в какой‑то степени малограмотный. Но разве я идиот?
Соколу хотелось сказать «да», но он воздержался.
— Бывает, кстати, и наоборот, — продолжил Борщ, — высокообразованные, но идиоты…
— Товарищ Борщ, — сказал Сокол, — говорите яснее, что я должен делать. Призывать к топору?
— Ни в коем случае. Никаких топоров! У штурвала страны должны стать высокообразованные люди, а не нынешние, которые в речи делают больше ошибок, чем в ней слогов. Вы помните, как говорили Хрущев, Брежнев?
— Припоминаю, — сознался Сокол. Он был уже пьян. — Короче, кому вся власть?
Борщ улыбнулся.
— Вам, Борис Николаевич!
Сокол подскочил.
— Мне?! Вы хотите, чтоб я стал президентом?
— Сядьте, успокойтесь, — попросил Борщ, — не вам лично. Я имею в виду людей театра, критиков, историков, философов. Одним словом, всех тех, кто является интеллигентом и умеет писать это слово без ошибок. Вы будете требовать поставить их у руля.
Сокол задумался.
— А почему бы их действительно не поставить? — спросил он.
— А вот этого не надо, — укоризненно сказал Борщ, — наш стол прослушивается. Вы не доедете до Запада…
— Пардон, — сказал Сокол, — перепил. Закажите водки еще…
— Достаточно, — отрезал Борщ, — вы не запомните ни названия, ни девиза.
— Чего?
— Слушайте. Тайное общество будет называться «Набат», девиз — «Вся власть — элите», цель — передача власти.
Сокол задрожал, как осина.
— Не могу, — чуть не заплакал он, — отпустите!
— Сможете, — успокоил Борщ.
— Но вы ж из меня делаете Азефа, провокатора.