— Мало, — сказал Леви, — мне нужен миллион.
— Подождите, не торопитесь, будет и миллион. Мало ли что еще может случиться.
— Есть шансы? — обрадовался Леви. — Еще и какие! Скажем, наводнение. Вы платите каких‑то семьдесят франков в месяц, море выходит из берегов, вас, слава Богу, затопляет, и в кармане у вас…
Машинка опять застрекотала.
— Жаль, что в Женеве нет моря, — расстроился Леви. — Хотя, с другой стороны, какое это имеет значение? Может затопить и из крана.
— Вот именно! — обрадовался «Шмуц». — К тому же, не забывайте — у нас есть озеро. Самое большое в Европе!
— Оно, к сожалению, не выходит из берегов…
— Сегодня нет — а завтра — да! И заливает вашу квартиру. Все тонет — и что же? И вы бредете в мокрых трусах по грязным дорогам, да?
— Прекрасно, — обрадовался Леви, — как я об этом раньше не подумал… И сколько мне это даст?
— Как только вас зальет, только какой‑нибудь там цунами или там потоп и — хоп! — он сверился с машинкой, — двести тысяч в кармане!
— Меньше, чем за изнасилование?
— Разумеется. «Шмуц и сын» считают, что наводнение менее вероятно, чем изнасилование. Вы так не думаете?
— Без сомнения, — ответил Леви. — Особенно в моем случае… Что там еще у вас?
— Полис номер 88. Это самый лучший полис, самый выгодный. Вы платите всего сто франков в месяц — и можете спокойно умирать.
— Какая обида! — огорчился Леви. — Я, как назло, совершенно здоров.
— И прекрасно, — обрадовался «Шмуц». — Этот полис только для здоровых. Только для тех, кто не может просто так взять и умереть.
— Сейчас я ничего не понял, — сказал Леви, — зачем страховать от смерти тех, кто не может умереть?
Агент загадочно подмигнул.
— Всякое бывает… Сегодня вы здоровы, завтра вы начинаете выплачивать, послезавтра — бах! — и вас нету! И, — машинка защелкала, — триста тысяч в кармане! А? Как вам это нравится?
Леви подсчитал. До миллиона не хватало всего двухсот пятидесяти тысяч.
— К тому же, задорно добавил агент, — если вы погибнете в автомобильной катастрофе, то получите, — он забарабанил на машинке, — триста шестьдесят тысяч! А? Вы понимаете?
Он весь светился от удовольствия. Это была чистая радость.
— Вот это уже лучше, — сказал Леви, — но, к сожалению, у меня нет машины. Скажите, а на чужой можно погибнуть?
— К сожалению, только на своей. На чужой получите гораздо меньше. Да вы купите — мы продаем недорого.
— А то, что я не умею водить — это не помешает?
— Даже лучше! Быстрее! Сразу же садитесь за руль… не тяните… Вы меня понимаете?
— Еще и как! — воскликнул Леви.
— С вами приятно разговаривать, — улыбнулся «Шмуц», — остальным, пока объяснишь…
— Идиоты! — успокоил его Леви. — Скажите, а мог бы я сразу дважды застраховаться от смерти?
— То есть как? — не понял агент.
— Очень просто, — объяснил Леви. — Я сажусь впервые в жизни за руль, естественно, умираю от страха, от разрыва сердца, а потом уже погибаю в аварии? А?
Агент начал тереть лоб.
— К сожалению, нельзя, — объяснил он, — люди умирают только один раз.
— А вот это жаль, — опечалился Леви, — я бы не отказался несколько раз. Родился, жил, радовался, умер, вновь родился, жил, радовался…
Он замолк.
— А если я не умираю? — вдруг спросил он.
— Как, совсем?! — испугался агент.
— Ну, положим, еще лет сорок — пятьдесят?
«Шмуц» несколько огорчился. Взгляд его потускнел.
— Это плохо, — признался он, — нехорошо. На вашем месте я бы этого не делал.
— Почему? — поинтересовался Леви.
— Подумайте сами. Все эти годы вы должны будете выплачивать по сто франков в месяц, и получите ваши деньги где‑то к вашему столетнему юбилею. Что вы тогда будете с ними делать?
— Вы правы, — согласился Леви. — Конечно, лучше погибнуть сейчас и сразу же получить деньги, чем продолжать жить и получить их через полстолетия. Но учтите, — продолжал он, — до миллиона мне нехватает двести пятьдесят тысяч. Вы не могли бы мне еще что‑нибудь предложить?
«Шмуц» несколько испуганно взглянул на Леви.
— А как же? — удивился комик. — Миллион- и ни копейки меньше! Иначе я бы не стал с вами разговаривать… Итак, на что мы еще страхуемся?
— Но у меня больше ничего нет, — пробормотал агент.
— Плохо работаете, — констатировал Леви, — не удовлетворяете широкие запросы трудящихся… Могли бы вы меня застраховать от измены? Если от меня уйдет жена — я могу что‑нибудь получить?
— Вы женаты?
— Конечно, нет, — воскликнул Леви. — С чего вы взяли?! И не собираюсь… Так что вы мне дадите в случае ухода возлюбленной?..
Лицо агента вдруг чем‑то неуловимо стало напоминать лицо гегемона Семена Тимофеевича, требовавшего валюту в районнном сумасшедшем доме.
— Сто восемьдесят тысяч франков, — отчеканил он.
— Двести пятьдесят тысяч, — потребовал Леви, — и ни сантима меньше!.. Ее уход для меня будет непереносимым ударом… И не торгуйтесь!
— Но вам придется больше платить ежемесячно, — пробормотал агент, и потянулся к микрокомпьютеру.
— Можете не считать, — бросил Леви. — Я согласен. Присылайте ваши полисы!
Уходя, агент как‑то вяло обнял его.
— Извините, — пробормотал он, — что я вам не могу пожелать ничего хорошего… ни здоровья, ни счастья… Вы меня понимаете?..
— О чем вы говорите! — сказал Леви и захлопнул за «Шмуцем» дверь…
Он покинул студию через десять минут. Ему ничего не оставалось, как бежать из нее, даже не отдохнув — Леви не был готов умереть даже ради Иегуды. Тем более, что деньги на Галеви он получил бы только после своей смерти…
Он шел по Паки со своим чемоданчиком, где лежало три варианта «Иегуды» и сам Галеви, и все ожидал, когда его начнут насиловать. Но, увы, он был никому не нужен — вокруг была масса конкурентов, вернее, конкуренток, которые явно превосходили его своими достоинствами. Этот район славился своими проститутками — красивыми, сдержанными, интеллигентными, напоминавшими женщин высшего русского общества девятнадцатого века. Они говорили на трех языках, благородно улыбались, и скромно, достойно стояли у стенки, как Наталья Ростова на балу…
И Леви хотелось пригласить каждую из них — нет, не в постель, а на вальс или танго…
И вдруг одна, длинноногая, худая, отделилась от стенки и бросилась на него, крича довольно странную даже для Женевы фразу:
— Товарищ Леви! Вы меня не узнаете?..
И товарищ Леви узнал женевскую проститутку — это была бывший член приемочной комиссии, деятель культуры, комсомолка Таня…
— Боже мой, Таня, что вы здесь делаете?
— Работаю, — гордо ответила она.
— И… и довольны… так сказать… работой?
— Очень! Вы не представляете, как это удобно! Всего три — четыре часа — и получаю в десять раз больше, чем на ткацкой фабрике. Даже с учетом премий и сверхурочных…
Таня взяла Леню под руку.
— Я могу вас пригласить в ресторан?
Они пошли в «Ричмонд». Леви был плохо, но одет, комсомолка же была почти нагая — горжетка и колготки.
Но на это никто не обращал внимания, и только Леви периодически интересовался, не замерзла ли она, и предлагал свой пиджак. Они вспоминали прошлое, пили водку и ели сосиски, чем посеяли некоторую панику среди обслуживающего персонала.
— Из всего их выбора предпочитаю сосиски, — улыбнулась комсомолка. — Смешно, а?..
И они заказывали еще…
— А что стало с офицером флота? — спросил Леви.
Комсомолка внезапно разрыдалась.
— Как, — пробормотала она сквозь рыдания, — вы разве не слышали?
— Нет.
— Его забодал бык. В Барселоне.
— Что вы говорите? — испугался Леви.