«А опыт приобретать самостоятельно, — закончила я зависшую в воздухе мысль, — и вот теперь скажи мне Сиятельство Таврическое, почему ты до сих пор не окучила крепко-сладкого мужчину марки «Наполеон», а рыдала из-за какого-то там капитанишки.
«Он не какой-то там», — попыталась возразить Роза.
«Он, — я сделала эффектную паузу, — разбил тебе сердце! А Наполеон, между прочим, может оказаться императором, — добивала я, — а ты, если подсуетишься — императрицей!
«А какой из них император? — заинтересовалась моя тётя-торт.
И вот, что ей на это ответить, если не императором из троих может оказаться только тот, который сладкий и который торт, но возможно именно он классно целуется?! А это надо заметить тоже очень неплохо.
«Знаешь, Роза, — выдала я, — бери, какой есть. Там разберёшься. Может и не нужен тебе будет к тому времени император. Если окажется, что император тот, который в шапке, так этот тебе точно не нужен».
«Это ещё почему?» — поинтересовалась Роза.
«Он войну 1812года проиграл, — сказала я, — зачем тебе неудачник».
«Фу, лузер, — скривилась Роза, — в шапке брать не буду».
«Иди, давай, действуй, — напутствовала я дуэнью, — а то пока мы с тобой выясняем, нужен он тебе или нет, очередная Метакса объявится и наложит лапу на твоего Наполеона».
«Не наговаривай на Метаксу, — вступилась моя Светлейшая донна за греческий коньяк, — она очень мягкая и такая приятная, прям душу греет. А главное, ведёт себя достойно, не то, что некоторые японки, — пустила шпильку Розалия, — хотя у них там, в Греции, знаешь как с мужиками трудно?»
«А где с ними легко? — поинтересовалась я, — в Голландии вон, тоже не всё так просто. Голландия она вообще — страна контрастов, и ничего. Живут же как-то».
«А, что собственно, Вы молодая леди, имеете против Голландии?» — услышала я в своей голове скрипучий старческий голос.
«Против? — совершенно искренне удивилась я, — да, как Вам, милейший, такое в голову могло прийти!»
Поискав глазами говорившего в моей голове и так его и не обнаружив пришлось продолжить свою пламенную речь в никуда, — я, между прочим, в восторге от трех вещей: голландской живописи, тюльпанов и грибов».
«Каких грибов? — удивился старичок. Судя по всему по поводу живописи и тюльпанов наши мнения совпадали.
«Галлюциногенных, — сказала я, — каких же ещё, — а вы сами кто, простите, будете? И что собственно вы в моей голове делаете? — решила поинтересоваться я.
«Я, деточка, Хендрик Антон Лоренс, — представился вписавшийся в разговор дедуля, — слышали о таком?»
«Если я скажу, что слышала, но не могу вспомнить, что именно — Вы мне поверите?» — сгорая от стыда, спросила я. Было крайне неловко от того, что я слыхом мне слышала о таком, судя по его представлению, выдающемся деятеле.
«Эх, молодость, — вздохнул голландский Антон, — я, деточка, физик. Нобелевской лауреат 1902года, создатель классической электронной теории».
«Простите великодушно, — попросила я, — не сильна я в физике».
«Зато в грибах великолепно разбираетесь», — поддел меня старичок и отключился.
Роза, нашего с физиком разговора не слышала, а потому оставшись на своей волне, продолжила тему: «Про Голландию ничего не слышала, говорить не буду, — ответила мне Роза, потихоньку припудривая носик, — а вот про Грецию слышала. Сложно у них там всё. Исторические предпосылки, этническая обусловленность, память клеток», — давила на меня Роза интеллектом, и где только слов таких нахваталась?!
«Всем сейчас сложно, — философски заметила я, — а ты пойди и срази наповал этого несчастного, своей красотой. Помнишь, красота — это страшная сила?! Иди уже давай, примени её по назначению».
Роза растворилась, как и не появлялась.
«Что-то давненько меня никто ангажировать не пытался, — подумала я, — как-то даже странно. Я на балу уже, столько времени и ни одного разбитого сердца. Вон мой торт и та успела и своё разбить и по чужому потоптаться. Живут же люди!» — завистливо вздохнула я.
ЧАСТЬ 6
В зале стало ощутимо прохладно, и я зябко повела плечами. Не понятно, откуда потянуло сквозняком. Я стала оглядываться в поисках источника сквозняка и увидела как в распахнутую ветром балконную дверь прямо со снежного облака, в зал вошла девушка. Сказать, что она вошла, будет не правильно — она вплыла на облаке, тут же растаявшим под её ногами.
— Граф, — вслух позвала я Калиостро, совершенно забыв, что могу обратиться к нему мысленно, — не могли бы попросить кого-нибудь, прикрыть двери. Дует.