– Маленький мальчик с медной трубой, который хочет разбудить все силы добра в мире: "Смотрите люди! Одумайтесь люди! Проснитесь люди!"
– Я не знаю, как это получше сказать, но я делаю то, что должен делать.
– А если все это сильно смахивает на манию, которая берет свое начало в несчастье, случившемся в детстве? А может быть, лучше попытаться отыскать лекарство?
– Брэнсон сказал мне почти то же самое.
– Когда-то ты очень убежденно доказывал мне, что Брэнсон – почти что бог, спустившийся на землю. Похоже, что он перестал быть для тебя богом, как только усомнился в состоянии твоего… рассудка. И вот он уже превратился в чудовище. Лично мне очень понравилось, как он повел себя с Иранией. Индия слишком резко разогналась. Это немного нарушает равновесие. – И ведет еще к большей напряженности, наполняет наши души еще большим страхом.
– Это все человечество живет в страхе. Я же – личность. И горжусь тем, что сама в состоянии позаботиться о себе.
– Анархия?
– А почему бы нет? Только, конечно же, в том случае, если ты быстрее и зубы у тебя острее, чем у твоего соседа.
– Мы совсем не можем разговаривать друг с другом и никогда не могли.
И, наверно, уже никогда не сможем.
Ее лицо смягчилось.
– О, Дейк. Мы же разговаривали с тобой о многом.
Он вздохнул.
– Я знаю. Иногда мне кажется, что мы зря растрачиваем друг друга.
Она положила чек на угол стола так, что он мог дотянуться до него.
– Чек выписан в рупиях в отделение Индийского Банка. Нужно подтверждение?
– Нет. Я получу деньги наличными. И никакой сделки? Никаких условий?
Она посмотрела на свои сцепленные пальцы. Мягкая прядь волос выбилась из прически и упала ей на лоб, отливая золотом в свете лампы.
– Никаких условий, Дейк. Пусть это будет… ради старых добрых времен.
Он убрал чек в бумажник.
– Спасибо, Патриция. Я думал, мне будет с тобой намного… труднее. Патриция подняла голову.
– А я и собиралась вести себя иначе.
– Как бы там ни было, я очень тебе признателен.
Она быстро встала, подошла к нему и села на ручку глубокого кожаного кресла, в котором он сидел. Затем, обняв его за плечи, она прижалась к нему. Ее улыбка была какой-то кривой, как будто ей было больно.
– Я похожа на твоего Дарвина Брэнсона? – прошептала она.
Дейк поднял на нее глаза.
– Это что значит?
Она отвернулась, неожиданно смутившись.
– Я практична. Я тоже готова согласиться на половину пирога.
Он взял ее за плечи, и потянув, усадил к себе на колени. Ее волосы пахли чистотой и чем-то неуловимым. А губы ее целый год отдыхали. Она поцеловала его с широко открытыми глазами, казавшимися ему невероятно голубыми и ужасно близкими в свете лампы.
Глава 4
Кэлли снова облизнул большой палец, подмигнул Дейку и продолжал считать.
– Двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять, тридцать. Тридцать тысяч веселых рупий. Материал у тебя с собой?
– Кэлли, я хочу занять у тебя кабинет и пишущую машинку. За сегодняшний день и завтрашнее утро я закончу.
– Тогда твой материал выйдет в среду.
– Мне необходимо проверить окончательный вариант статьи, который пойдет в набор.
– Кто платит – тот и заказывает музыку. Все будет, как ты скажешь. – Кэлли поскреб в затылке. – Послушай, приятель, у меня возникла одна мыслишка. Мы ведь с тобой не вчера родились. Как ты посмотришь на то, что я дам тебе расписку на пятнадцать тысяч? Это заметно улучшит мою налоговую декларацию.
– Тридцать тысяч.
– Ну хорошо, давай поделим разницу. Я верну тебе… ну скажем две тысячи и расписку на двадцать тысяч. Мы оба выигрываем в таком случае.
– Черт с тобой, – устало ответил Дейк. – Покажи, где я могу поработать.
– Я не сомневался, что ты разумный человек и мы договоримся. Так, дай-ка мне подумать. К Картеру я пустить тебя не могу, там тебе будет не сосредоточиться. Пойдем. Я знаю, куда я тебя пристрою.
Кабинет был совсем маленьким. В нем уже давно не убирали, но пишущая машинка оказалась вполне приличной. Дейк для пробы отстучал несколько слов. Он использовал только четыре пальца, но печатал этими четырьмя пальцами – как из пулемета строчил. Кэлли вышел, насвистывая. Дейк снял куртку и бросил ее на диван. Сдвинув шляпу на затылок и положив рядом сигареты, Дейк начал обдумывать первые строки. Он попробовал несколько вариантов и остановился на следующем:
"На этот раз человечество опять проиграло решающий тай-брейк[3]. Этого нельзя простить. Длинная, длинная игра заканчивается. Смерть седлает скакуна. Президент Энфилд хорошо подготовился к игре. Он выставил Дарвина Брэнсона. У него были прекрасные шансы, он вел в счете почти до самого конца. Но тут его подача пошла в сетку. Бледный конь Смерти встает на дыбы, уже раздается его пронзительное, чудовищное ржание.