– Теперь, гражданин директор, – сказал Каднэ, – я отвечу на ваш упрек.
Аделаида Тальен была несколько взволнована, Марион бледна. Баррас засунул руку за жилет и принял позу почти угрожающую.
– Любезный директор, – продолжал Каднэ, – я знаю, почему вы нахмурили брови; признайтесь, что вы меня принимаете за убийцу.
– Милостивый государь!..
– Однако вы видите, что в этом костюме невозможно спрятать ни малейший кинжал, а в руках у меня нет пистолетов. Итак, успокойтесь. Единственное оружие, которым я вооружен против вас, это богиня, такая же открытая, как и я, и зовется она истиной.
– А! Вы хотите поведать мне истину? – с иронией спросил Баррас.
– Подождите, гражданин директор, вы увидите, что я переверну пословицу.
– Как это? – спросил Баррас.
– Мертвец будет говорить истину живому.
– Мертвец?
– Да, я.
Аделаида Тальен и Марион с беспокойством переглянулись, Баррас невольно сделал шаг назад, но Каднэ продолжал:
– Да, любезный гражданин директор, я умер вот уже четыре года, я был гильотинирован в октябре тысяча семьсот девяноста третьего.
Баррас не отвечал прямо Каднэ, а посмотрел на госпожу Тальен и сказал:
– Я не знал, что у вас есть сумасшедшие друзья.
Аделаида Тальен, волнение которой возрастало, не отвечала. Каднэ продолжал:
– Когда я был жив, меня звали маркиз де Каднэ. Я был владельцем небольшого поместья в Провансе, что за милю от Дюранса и в пяти милях от Экса. Революция застала меня в звании кавалерийского корнета. Я сначала эмигрировал, потом тоска по родине в соединении с тоскою любовной овладела мною, и я вернулся во Францию. Я въехал в Париж ночью, поместился у моего бывшего камердинера, к которому имел полное доверие и который на другой же день донес на меня. Я был арестован, судим, осужден и казнен в один день.
– Да это сумасшедший! – вскричал Баррас.
– Нет, гражданин директор, – продолжал Каднэ, – и я докажу вам, что я в полном рассудке и что я говорю правду.
Баррас пожал плечами. Нисколько не смущаясь, Каднэ продолжал:
– Я видел сейчас, входя сюда, человека, который хорошо знал меня живого.
– А! Неужели? – сказал Баррас насмешливым тоном.
– Это Дюфур, бывший поставщик, толстяк, заседавший в революционном трибунале. Он меня узнает, потому что он находился в числе тех, которые осудили меня.
– Милостивый государь, – сказал Баррас, слегка топнув ногою, – вы пришли ко мне забавляться – это очень хорошо, но я был бы крайне признателен, если бы вы сократили эту мистификацию.
– Вы увидите, что я совсем вас не мистифицирую! – вскричал Каднэ. – Мой добрый друг Дюфур, подите сюда на минутку!
Каднэ обращался к человеку, который переходил в эту минуту в соседнюю залу и остановился на пороге той комнаты, где находились Баррас и госпожа Тальен.
Это был толстяк с красной физиономией, подбородком в три этажа, с улыбающимися глазами, с перстнями на всех пальцах, с бриллиантами во всех перстнях, с бриллиантами на рубашке и на сюртуке.
– Черт побери! – закричал ему Каднэ. – Вы выглядите, как голкондский рудник, любезный Дюфур!
Гражданину Дюфуру, бывшему поставщику армий и судье революционного трибунала, было так лестно быть допущенным в группу, центр которой составляла госпожа Тальен, что он поспешил подойти. Он посмотрел на Каднэ, лицо которого было также татуировано, как и тело, и не мог удержаться от смеха.
– У вас хорошая память, гражданин Дюфур? – спросил Каднэ.
– Превосходная, – отвечал бывший судья.
– Помните ли вы людей, которых судили при вашем участии?
Дюфур сделал гримасу. Он подумал, что дикарь хочет его мистифицировать, но тот, положив руку на его плечо, спросил:
– Вы помните маркиза Каднэ?
– Ах! Да… Он был осужден.
– Вы это знаете наверное?
– Еще бы! Осужден и казнен; я видел, как он шел на эшафот.
Каднэ обернулся к Баррасу с торжествующим видом.
– Вы видите? – сказал он.
– Вижу, – отвечал Баррас, – что маркиз Каднэ был казнен и что, следовательно, это не вы.
– Я.
– Я очень хорошо помню этого молодого человека, – наивно сказал Дюфур.
– Вы узнали бы его, если бы он вышел из могилы?
– К несчастью, так не бывает, – сказал бывший поставщик.
– Все равно, я настаиваю на этом и спрашиваю вас: узнали бы вы его?
– У меня черты его в памяти, как будто я вижу его перед собой.
Каднэ обернулся к Баррасу.
– Гражданин директор, – сказал татуированный, – терпение есть добродетель людей, управляющих народами… Будьте терпеливы до конца.
Эта лесть разгладила лоб Барраса.
– Чего хотите вы от меня, господин выходец с того света? – спросил он.
– Губку и воды, – отвечал Каднэ.
– Для чего?
– Вымыться для того, чтобы гражданин Дюфур меня узнал.
В то же время он положил руку на плечо Марион.
– А вот эта хорошенькая девушка мне поможет, – сказал он.
Баррас слушал с изумлением. Самоуверенность этого человека, который выдавал себя за мертвеца и требовал губку и воды, как живой, сбивала с толку директора, однако он сказал ему, указывая на дверь:
– Войдите в мою уборную, вы найдете там то, что спрашиваете.
Каднэ взял за руку Марион и увел ее, прежде чем госпожа Тальен, Баррас и Дюфур успели ему воспротивиться.
– Странного человека представили вы мне! – сказал Баррас госпоже Тальен.
Молодая женщина еще не опомнилась от впечатленя, которое произвело на нее представление Каднэ.
– Любезный директор, – сказала она Баррасу, – уверяю вас, мой друг – очень любезный молодой человек, несмотря на свою татуировку.
– Скажите же мне его имя.
– Маркиз де Каднэ.
– Как! И вы о том же?
– Я всегда его знала под этим именем.
– Но маркиз де Каднэ умер! – вскричал Дюфур. – Я сам его осудил…
– Стало быть, он спасся…
– Нет, я знаю наверняка, что его гильотинировали.
– Стало быть, это другой Каднэ! – сказала госпожа Тальен.
– С каких пор вы знаете его?
– С 1792-го.
– Все это довольно странно! – прошептал Баррас. – И мне любопытно знать…
– Вот он возвращается, – сказала, улыбаясь, госпожа Тальен.
Гражданин Каднэ заперся с Марион в уборной директора Барраса. Марион была бледна, как смерть, и зубы ее стучали.
– Ну, – сказал Каднэ, наливая воды в таз, – что ты думаешь о моем приезде сюда?
– Жорж… Жорж… – прошептала Марион, сложив руки, – и вы также хотите умереть?
– О! Я ничего не боюсь…
– Берегитесь, – пролепетала она с возрастающим ужасом, – революция еще не кончилась. Везде танцуют, и я продаю цветы, но много еще голов падет.
– Моя крепко держится.
– И он также это говорил…
Каднэ увидел слезу на бледной щеке молодой девушки.
– Бедная Марион! – сказал он. – Но погоди, час мщения близок, и мы отомстим за него.
– О! Я боюсь… Я боюсь… – прошептала цветочница.
– Хорошо, но повинуйся.
Эти три слова были произнесены Каднэ со смесью доброты и твердости. По тону его голоса можно было угадать, что он абсолютный властелин этой женщины. Марион наклонила голову.
– Что надо делать? – спросила она покорно.
– Там сегодня танцуют.
– А! – сказала Марион, вздрогнув.
– И мне хотелось бы отвезти туда человека, который не ожидает приглашения.
– Кто этот человек?
– Баррас.
– Он! – прошептпла Марион с ужасом. – Палач среди жертв!
– Наступает иногда час, когда палач боится и раскаивается в пролитой крови. Но слушай: твоя красота произвела на него сильное впечатление… Он самонадеян, этот любезный директор, и воображает, что все женщины должны в него влюбляться… Он, наверно, будет ухаживать за тобой нынешнюю ночь.
Марион чуть заметно пожала плечами.
– И если он попросит у тебя свидания в парке, ты должна согласиться.
– Я?
– Да.