Между ней и Штольманом что-то происходило, что-то новое. Он поверил ей, он «увидел» ее, в их отношениях что-то незримо, неуловимо изменилось. Она не знала, что, но чувствовала это в его взглядах, в его заботе. И все же он будто был еще дальше и отстраненнее, чем прежде. Анне хотелось думать, что лишь чужая внешность стоит преградой между ними, а потому она постаралась выкинуть все тревоги из головы, и вновь окунулась в обволакивающий ее запах любимого мужчины.
Комментарий к Часть 16
В прошлый раз я поторопилась, обещая последнюю главу. Заканчивать будем в следующей))
Спасибо вам за поддержку и ожидание😘
========== Часть 17 ==========
Утро господина Штольмана, начальника сыскного отделения полиции, началось с настойчивого шепота и легкого потряхивания за плечо. «Яков Платоныч… Яков Платоныч…» Знакомый голос постепенно проникал в сознание, вырывая его из сонного забытья, стряхивая остатки оцепенения, которое лишь с большой натяжкой можно было назвать сном. Проведя ладонью по лицу, мужчина наконец сумел разлепить глаза и наткнулся на участливый и немного обеспокоенный взгляд склонившегося над ним Ульяшина. Штольман мигом пришел в себя, резко сел и огляделся. Он спал в арестантской. Опять.
— Яков Платонович, — вновь заговорил околоточный, протягивая ему стакан крепкого чая в подстаканнике. — Уже почти восемь. Скоро господин полицмейстер придут.
Умывшись ледяной водой, дабы окончательно разогнать дрему, Яков Платонович привел себя в порядок и вошел в кабинет. Коробейников спал прямо на стуле, распластавшись лицом по столешнице и накрывая своим бренным телом уже проявленные фотокарточки найденных сокровищ. Штольман подошел ближе и, прихлебывая ароматный чай с чабрецом, изучил опись драгоценностей Косанского. Следователь начал сверку накануне вечером, но предшествующая пара бессонных ночей дала о себе знать, возымев весьма неприглядный эффект на физическое состояние сыщика, и когда начальник свалился с ног в арестантской, Антон Андреевич самоотверженно продолжил его дело.
По итогу выходило, что из цыганского имущества недосчитались лишь пары перстней, жемчужных бус и золотой подвески с изумрудом. Все остальное добро на довольно кругленькую сумму было в целости и сохранности. Злоумышленники на собственном опыте узнали, как непросто пристроить краденные украшения.
Разбудив Коробейникова, Яков Платонович наказал ему подготовить необходимые бумаги для передачи дела в суд. Сам же, сгрузив Косанские драгоценности из сейфа в саквояж, отбыл «по делам». Цыганский барон был приятно удивлен столь ранним визитом следователя, предложил присесть и чашку кофе, да и в целом вел себя не в пример радушнее и гостеприимнее нежели накануне.
— Вы и в самом деле человек слова, господин Штольман, — с нескрываемым уважением заявил барон, расписавшись в необходимых протоколах и описи переданного имущества. — С вами приятно иметь дело.
— Благодарю, — Яков Платонович сдержанно улыбнулся, поставив чашку на блюдце. — Однако у меня будет к вам просьба.
— Слушаю.
— Отпустите Зару Керимову.
— Так вы же вместе уехали еще вчера.
— Я имею в виду, совсем отпустите. Позвольте ей жить своей жизнью.
— С вами, вы хотите сказать, — Косанский хитро улыбнулся. — Раз она не причастна к ограблению…
— Ни коим образом, — заверил Яков Платонович.
—… она вольна идти своей дорогой.
***
На первом этаже гостиницы, в ресторации, подавали весьма недурной кофе. Яков Платонович, коли того позволяли дела и имеющееся в его распоряжении время, бывало захаживал сюда около полудня выпить чашечку, а уж сегодня, казалось, без ежечасной подпитки организма этим бодрящим напитком ему и вовсе не обойтись.
По дороге в гостиницу Штольман успел отправить курьера с указаниями для Петра Ивановича. Ему надлежало явиться в цирк вместе с Зарой к двум часам дня. Шатер гадалки казался относительно безопасным и не привлекающим внимания местом. Все закончится там, где началось.
Яков Платонович уже допивал кофе, когда в зал вошла Анна Викторовна. В этот раз он не позволил себе обмануться, мысленно готовя себя к образу цыганки и радуясь в душе, что это скоро изменится.
— Добрый день, Анна Викторовна. — Штольман поднялся, улыбаясь, казалось, невольно и непринужденно, и помог даме присесть, придвинув стул. — Кофе?
— Да, благодарю.
Мужчина махнул рукой, подзывая официанта. Он поделился новостями, рассказал о беседе и договоренностях с Косанским, о том, что уже назначил встречу с Зарой, а значит скоро все закончится, все вернется на свои места.
— Все станет, как прежде, — прокомментировала Анна Викторовна несколько уязвлено и отодвинула в сторону пустую чашку.
— Вот это вряд ли, — Яков Платонович в очередной раз улыбнулся, заставив девушку удивленно вскинуть брови. — Эти ваши перевоплощения буквально уложили на лопатки моего внутреннего скептика. Я всегда считал себя человеком рассудительным и весьма неглупым, а теперь получается, что все это время я отрицал очевидные вещи. Оглядываясь назад, я понимаю, что все ваши поступки и слова, ранее вызывавшие мое недоумение, обретают смысл, стоит лишь допустить, что вы и впрямь общаетесь с духами.
— Вижу — да, а вот общаться они не всегда настроены.
— Тяжело вам пришлось с моими твердолобыми суждениями и стойким неприятием вашей картины мира. Простите меня, — сказал Штольман вслух, а мысленно извинялся за то, что не понимал ее, не воспринимал всерьез.
Теперь все их общение, вся история их взаимоотношений воспринималась иначе. Она вовсе не пыталась привлечь его внимание, заинтриговать его или превзойти в его работе. Ему было стыдно и совестно, что некогда он допускал подобную мысль, что приписывал ей легкомыслие там, где она на самом деле проявляла невиданную для девушки ее возраста стойкость, мудрость и терпение. Он испытывал небывалое прежде восхищение этой юной барышней, чувствовал, что сражен ею в самое сердце, поставлен на колени, и все же не достоин ее. Не достоин ни грамма ее любви, которая, он теперь ничуть не сомневался, была искренней и по-настоящему взрослой.
Ему хотелось выбранить себя за глупое упрямство, с которым он держался за свои рациональные постулаты и которое застилало ему глаза. Ведь у него и мысли не было сомневаться в искренности ее помощи. Он видел ее непритворное беспокойство за судьбы людей, но, никогда до конца не доверяя ее словам о духах, не мог допустить, что она и им увлечена тоже всерьез. И теперь он испытывал горечь за потворство своим страхам, которые не позволяли ему распознать своих истинных сердечных стремлений, мешали поверить в ее чувства. Но сейчас с глаз пала пелена. Отныне все виделось в новом свете. И свет этот был яркий и солнечный, заражающим своим неуемным жизнелюбием. Свет исходил от ее улыбки, не зависимо от внешности. Он любил, когда она улыбалась. Особенно, если она улыбалась ему.
***
Когда Штольман с Анной Викторовной приехали в цирк, Петр Иванович и Зара были уже в шатре для гаданий. На столе, покрытом все той же зеленой скатертью, стоял чайник — Зара заваривала какие-то ароматные травы.