Бобр подумал-подумал да и согласился.
— Коль зубы наточишь, то подсоблю тебе в строительстве.
— Вот и договорились, — сказал железных дел мастер. — Я сейчас начну, а ты подожди. Только держись поодаль, а то обжечься ненароком можешь.
Отодвинулся бобр в сторонку и сел на задние лапки. А кузнец взял щипцами из горнила раскалённый кусок железа, положил его на наковальню и давай по нему бить-пристукивать тяжёлым молотом. Работает коваль, колдует над металлом, искры сыплются на пол, а он всё бьёт да приговаривает:
Раз искра и два искра!
Будут зубы у бобра!
Острые, точёные,
Крепкие, калёные!
Бобр поглядывает на кузнеца и хвостом из стороны в сторону водит. А хвост у него тогда был примерно такой, как у выдры: толстый и пушистый. Разбирает любопытство мохнатого гостя, интересно ему какие же ему зубы кузнец выделывает. Забыл он о наказе сидеть поодаль и стал мелкими шажками подбираться к наковальне, чтобы поближе всё рассмотреть. Тут кузнец ударил молотом и пучок искр прыснул на бора. Горящие крупицы попали в глаза, а пару окалин упали на хвост, отчего шерсть на нём вспыхнула.
— А-а-а-а! — заверещал бобр и схватился за морду передними лапками. Кружась от боли, он налетел на кузнеца, тот пошатнулся, опёрся на колоду, на которой стояла наковальня, и повалил её. Наковальня прямиком и рухнула на горящий хвост.
— Ой-ой-ой! — пуще прежнего закричал бедняга, хотел было бежать к реке, чтоб затушить огонь, да не может: хвост то прижат железной махиной.
Но кузнец тут помог: высвободил горемыку и сунул его пылающий хвост в бадью с водой.
— Эк тебя угораздило, — озабоченно закачал головой мастер, оглядывая незадачливого гостя. — М-да… Наеролашничал же ты. Толковал же тебе: дердись стороны, сиди поодаль! Не след было к наковальне подходить и нос совать под искры!
— Не удержался. — горестно пробормотал бобр.
— Вот и поплатился! Ишь, как хвост расплющило-то и шерсть на нём выгорела. Не хвост, а весло! А на глазах волдыри от ожога. Ну, да ничего. Заживёт. А чтоб не кручинился сильно, на-ка возьми себе новые железные зубы!
Потёр горемыка свои очи, повздыхал над раздавленным хвостом, потом примерил зубы и порадовался.
— В самый раз! С такими топорками и рубить, и тесать сподручно!
— И сноса им не будет. — заверил кузнец. — На совесть делал. Так что отныне у тебя железная хватка, чтобы крепкой была хатка!
Пошёл бобр к реке, попробовал новые зубы и остался доволен. Волдыри же через три дня сдулись, опали и превратились в прозрачную плёнку, сделавшись этакими вторыми веками, которые прикрывают глаза и позволяют видеть под водой. А хвост стал своеобразным веслом. С ним и плавать и нырять лучше стало.
Глава 5
Дед Тихомир замолчал, потом улыбнулся и погладил свою бородку:
— Вот же как бывает! Не было бы счастья, да несчастье помогло! Вроде как бобр пострадал, а это ему позже на пользу пошло! С тех пор у этих животных резцы красноватого цвета из-за наличия в них большого количества железа.
— Так это живая бензопила! — воскликнул Арсений.
— Верно замечено.
— А мне жалко бобрика. — вздохнула Нина. — Досталось же ему.
— Да, хлебнул он. Зато теперь он и непревзойдённый дровосек, и строитель, и пловец-ныряльщик.
— Мастер на все руки! — сказал Арсений.
— На все лапы. — поправила сестра брата.
— Ну что, отдохнули? — спросил старик.
— Да!
Сказка кончилась, ребятки!
Приготовьте ваши пятки.
Дед Тихомир забрал у внуков пустые пакетики из под сока, поднялся и поправил на плече ремень ружья.
— В путь-дорогу! — и он повёл ребят дальше.
Они вышли на поляну, поросшую травой, в которой золотились ярко-жёлтые шапочки одуванчиков. Нина стала срывать цветки и делать из них венок.
— В мае тут всё точно мёдом было залито. Прям жёлтое море. — Сказал старик.
— Как в Китае?
— У них там, Сеня, своё Жёлтое море: глубокое и солёное, а у нас — своё: цветущее и медоносное.
— Дедушка Тихомир! — подбежала к бывшему леснику Нина, показывая ему длинный стебель с полосами листьев и гроздью фиолетовых лепестков. — А это что за цветок?
— Это, Нинушка, кипрей. А по-нашему, по-народному — Иван-чай. Я его иногда называю часовой лета.
— Он, что, охраняет его? — изумился Арсений, приглядываясь к растению.
— Нет, он как бы отсчитывает часы лета. Показывает своим соцветием сколько осталось до его исхода. Когда стебель весь увешен цветочками — значит начало лета. Если половина осыпалась — середина июля, ну а к концу августа метёлка совсем почти лысая. Опали лепестки, часы лета истекли. Травы сохнут в стоге, осень на пороге.