Вздрогнул Олег. И с натугой вскидывая навильник, показавшийся ему сейчас ух каким тяжелым, плюнул в сторону: «Исповесничалась вконец Сонька! Если у меня на глазах льнет к Тишке, то уж за глаза… Отлепиться бы мне от нее. Самый подходящий момент».
Еле дотащил он до высокого уже стога эту невмочь увесистую охапку сена. Сбросив ее под ноги Соньке, чуть ли не касавшейся раскосмаченной головой неистового солнца, Олег отер тыльной стороной дрожащей руки саднившее лицо. И вздохнул шумно, как загнанная лошадь.
Середка дня — душная, истомная пора. От едучего пота щипало глаза. Одолевали и слепни — один крупнее другого.
Одна сейчас отрада — выкупаться. Нестроптивая Светлужка — праздничная, улыбчивая — ласково льнула к пологому бережку, окаймленному жарким песочком, маня и дразня.
Правда, ну как можно отказать себе в удовольствии окунуться с головой в освежающе прохладной, прозрачной воде, когда речушка — вот она, под боком?
И Олег все ждал и ждал от молчаливого кузнеца, равнодушною, мнилось, и к одуряющей духоте, и к жалящим нещадно слепням-злыдням, ждал одного лишь кивка: «А ну, ребята, рысью к Светлужке!» Но бесчувственный Кирилл, видать, и в мыслях не держал такого намерения. А когда вконец вымотавшийся Олег сбросил на крутой верх стога эту тяжеленную охапку, кузнец, не дав ему отдышаться, озабоченно распорядился:
— Плугарев, ну-ка, слетай в колок за переметками. Топор у меня в мешке.
— Вот тебе и купанье! — ворчал досадливо Олег, вяло шагая по высокой траве к березовому колку.
Чуть левее колка, на вырубке, застыло в истоме лиловато-фуксинное озерко.
Шел и думал:
«Иван-чай цветет. Много нынче меду будет!.. Он, Кирилл трехжильный, того и гляди отмочит: начнет без передыху второй стог закладывать. Торопится: до грозы сено сметать. А ее, грозы, и в помине нет! Похоже, правленцы утку пустили… чтоб мобилизнуть на сеноуборку. Прошлую зиму ой-ей как трудно с кормами было… У матери от переживаний за своих красавок буренок глаза даже ввалились».
Олег сорвал полыхающий огнем мак и увидел Лариску.
Она стояла у тонкой березы, росшей на отлете, в стороне от своих сестриц, сбившихся в тесный полукруг. Вытянувшись в струнку, как и молодое деревцо, Лариска с кем-то разговаривала. Тут же, шагах в двух от девушки, лежали в пестротравье ее грабли.
У Олега ноги чуть ли не отнялись от радости, когда он увидел Лариску. Первым его желанием было — подкрасться к ней неслышно, крепко закрыть ладонями ее глаза и чужим — загробным — голосом прошептать: «Угадай, кто я!» Но Олега не слушались ноги, и он, распугав кузнечиков, присел за куст бузины. То ли от напряженного внимания, то ли от радостного возбуждения (такая нежданно-негаданная встреча!), а может, и от того и от другого, у него даже спекшиеся губы полуоткрылись, а на правом виске набухла синеватенькая жилка…
— Трусишка! — говорила тем временем Лариска. — Не шевелись уж, а то снова шлепнешься. И не шипи, я все равно не испугалась.
Между пронизанной насквозь солнечными лучами листвой бузины, как бы занявшейся зеленым пламенем, Олег отыскал крошечный глазок. В этот глазок он и смотрел на Лариску и сидевшего на ветке березы неуклюжего взъерошенного птенца, вероятно, еще не научившегося как следует летать.
— А вот, кажись, и мамка наша… Волнуется, беспокоится о тебе, неслухе. Да сиди ты, сиди, уродливая моя смешинка! Она сейчас подлетит. А я ухожу. — Лариска засмеялась и, подхватив с земли свои грабельки, отбежала чуть ли не к кусту бузины, за которым схоронился Олег.
Теперь Лариска стояла лицом к Олегу. И он даже дышать перестал, боясь, как бы девчонка не обнаружила его, сидевшего на корточках в зарослях разных там кашек, васильков, кукушкиных слезок и бог знает еще каких луговых цветов, истекавших слатимым ароматом горячего земляничного варенья.
Отведя в сторону мешающую ему ветку, Олег лишь глазам дал волю: смотрел, и смотрел, и все никак не мог наглядеться на стоявшую неподалеку от него по колено в цветах девушку. Спроси его через полчаса: в каком была Лариска платьице, повязана ли была ее голова косынкой или нет, он, Олег, ответил бы, растерянно пожимая плечами: «Не знаю… я… я не об этом думал». Правда, ему не до этого было! Он глядел сейчас на Лариску и с тревожным недоумением спрашивал себя: неужели перед ним была та самая девушка, с которой он еще вчера бок о бок копался на осточертевших огородных грядках, бежал от дождя вместе с ней к тихой калине, потом сидел с ней же под гостеприимным деревом, и даже… да, да!.. и даже поцеловал ее в шею? Неужели все это было наяву, а не во сне?