Долговязый лосенок, всю дорогу неотступно ковылявший за нами по пятам, тоже остановился. Светлые его бока с коричневыми подпалинами совсем ввалились. Малыш, видно, сильно ослаб: он уж давно перестал скулить.
Вертя в руках гремяще-жесткий картуз, лесник задумчиво протянул:
— Придется телка на кордон брать. У меня матушка козу с козлятами держит… да вот беда: не допрыгает он до кордона, хоть и недалече тут… Эх, ты, будущий великан!
Красные обветренные губы лесника тронула улыбка — поразительно застенчивая и добрая, как-то не приставшая к этому нескладному человеку, час назад показавшемуся мне не в меру подозрительным и угрюмым.
— Вы меня проводите? — помолчав, спросил лесник. — Я бы и один, да ружье вот, елки-палки…
— Пожалуйста, — согласился я, все еще не понимая, зачем ему нужен сопровождающий.
— У нас и обогреетесь, — говорил он, снимая с плеча ружье с нацеленными в землю воронеными стволами. — Незаряженное оно. Да все равно вниз стволами сподручнее.
Принимая от лесника двустволку, я сказал шутливо:
— Ох, и грозный же у вас видик был… когда я на вас наткнулся!
— Тиранят тут разные несознательные к природе элементы. Столько я с ними крови попортил.
Лесник шагнул к лосенку, выставив вперед руку — ладонью вверх. Тот весь задрожал, запрядал ушами, но с места не стронулся.
— Не бойся, глупышенька, не бойся, — так вот приговаривая, лесник не спеша приблизился к малышу. Ласково коснулся пальцами шоколадного ремешка на загривке лосенка, присел перед ним на корточки. А потом решительно и крепко взял лосенка за трясущиеся ноги, сунул ему под брюхо голову и, крякнув, встал.
— Подались! — хрипло бросил лесник.
Вскоре показался и кордон с немногочисленными постройками. Возле избы, громыхая цепью, надрывалась в яростном лае овчарка. Но стоило прикрикнуть на собаку появившейся из сеней женщине — такой же нескладной и высокой, как и сам лесник, и она приумолкла, завиляла куцым хвостом.
Войдя в огороженный жердями загон, лесник опустил на землю лосенка.
— Ты кого опять, непутевый, приволок? — спросила нестрого женщина.
— А разве не видишь, матушка? — жарко, с одышкой выговорил сын, поглаживая ладонью кумачовую, бычью свою шею. — Не то супостаты какие-то истребили у лосенка кормилицу, не то она околела… Телок сам вышел к нам из леса… Голоден он, да и продрог ко всему прочему.
Женщина радушно сказала:
— Ну, и тащи его в избу, Федюнька!
…Я сидел в переднем углу просторной избы, изнывающей от сухого — ей-ей летнего — зноя, блаженно вытянув ноги. И не спускал глаз с Марковны — матери лесника, хлопотавшей возле лосенка.
Вот она старательно обтерла малыша чистой влажной тряпицей, потом сияла с шестка кастрюлю с топленым молоком, приказав мимоходом сыну поискать соску в тумбочке под радиоприемником.
— Я их пять штук купила, — добавила хозяйка, повернувшись ко мне лицом — костистым, крепким, основательно почерневшим на весеннем солнышке, таком в лесах этих прилипчивым. Вздохнула и еще прибавила: — Нас с Федюнькой, гражданин хороший, несчастье претяжелое по осени придавило…
— Матушка, ну зачем ты? — глухо, с мольбой в голосе, протянул сын.
— А что тут зазорного, сынок? — продолжала Марковна, наливая в бутылку молока. — Горе… его не ждут, оно само шастает. — И опять глянула на меня большими печальными глазами. — Сношенька, красавица, во время родов скончалась.
Теплое козье молоко лосенок сосал жадно, не отрываясь, пока не прикончил всю бутылку. Тогда Марковна пошла к кухонному столу за новой порцией молока. А накормив лосенка досыта, уложила его, послушного, спать на мягкую дерюжку в углу у печки. Федор прикрыл лосенка старым полушубком.
Я собрался уходить, но Марковна наотрез отказалась меня отпускать.
— Руки проворненько ополосну и за ухват возьмусь, — приговаривала она, шустро бегая по избе. — Я ведь мигом на стол соберу. Истинный бог, мигом!
— Не-е, вы не спешите! — сказал и Федор. — Подкрепитесь сначала, а уж потом и того… и в путь можно собираться. Он, организм-то, пищей прочищается. На пище и фундамент у человека держится!
Кордон я покидал под вечер, пообещав добрым его обитателям заглянуть к ним еще разок. Перед тем как расстаться с хлебосольными хозяевами, я не удержался и, нагнувшись над лосенком, легонько потрепал его за курчавую шерстку между ушами. Телок спал крепко, даже не вскинул головы.
Через неделю я отправился на кордон вместе с конопатым «космонавтом» Ивашкой — моей квартирной хозяйки сыном.