Он проводил ладонью по гладким перилам сетчатого борта. И вдруг сжал руку в кулак. Крепко сжал.
«Эх, если б мне раньше… если б мне еще в техникуме Лиза эта самая встретилась!» — сказал он про себя и, подняв кулак, изо всей силы стукнул по зашатавшимся перилам.
…Оглашая окрестность протяжным басовитым гудком, «Тургенев» подвалил к небольшому кособокому дебаркадеру, стоящему у лесистого крутого берега.
На пристань сошла одна только Лиза, размахивая легким саквояжем. Молчаливо шедшего за ней Вадима задержал сердитый усатый матрос:
— А ты куда? Мостки убираем!
Вадим прижался к переборке пролета и, задрав вверх голову, смотрел на Лизу, остановившуюся у борта дебаркадера.
Не спуская глаз с улыбчивого лица девушки, он комкал в руках кепку, не в силах вымолвить слова. Он не слышал ни последнего гудка парохода, ни команды: «Отдать кормовую!» Вадим очнулся лишь в тот момент, когда пристань вместе с Лизой стала медленно уходить влево. Он хотел было броситься назад, чтобы в последний — совсем в последний раз — взглянуть на Лизу, но в этот миг девушка сама побежала вслед за отходившим пароходом. Она бежала вдоль борта дебаркадера и кричала:
— Вадим! Я томик Островского забыла в каюте… Слышите, книгу забыла. Пришлите мне по почте.
Вадим сложил рупором руки и тоже закричал:
— Куда? Куда высылать?
Из-под борта парохода вдруг со свистом и скрежетом стали вырываться струи горячего пара, и Лиза растаяла в белесой мгле.
— Лиза, где вы? — опять закричал Вадим. Но уже исчезли в густом удушливом облаке и пристань, и берег. И пароход, казалось, шел по бескрайнему морю, окутанный предательским туманом.
— Лиза! — еще раз в отчаянии прокричал Вадим.
— Ну, что ты разоряешься? — ворчливо сказал сердитый усатый матрос, не пустивший его на пристань. Теперь он глядел на Вадима подобревшими глазами. — Никуда твоя Лизавета не пропадет. Тут, в Белом Яре, друг дружку все наперечет знают… Будем обратно возвращаться, сойдешь на берег и разыщешь… Так-то вот, парень!
Когда облако пара растаяло и снова показался лесистый берег с еле приметным теперь дебаркадером, Вадим неистово замахал кепкой. Он махал и махал, как одержимый, будто на пристани его все еще могли видеть.
РЫЖАЯ КАТЬКА
Я терпеть не мог девчонок. Это честно, без всякого трепа. Некоторые наши мальчишки еще в восьмом стали увиваться вокруг легкомысленного пола. Ну, разные там записочки передавать вертихвосткам, провожать их после школы и прочие там трали-вали подпускать. А я ни-ни. Правда, был один случай, но об этом потом…
Особенно же я возненавидел девчонок минувшей осенью, когда мы в девятый пошли. После одного случая с моим другом Маратом Жеребцовым.
Как сейчас, помню: неделя прошла после занятий, ну, может, полторы, только не больше. Помню: едва кончились уроки, и я первым выскочил из класса, бросился по лестнице вниз сломя голову. Но в раздевалке меня остановил бледный Марат. Оказывается, он тоже сломя голову несся вслед за мной.
— Завернем ко мне, — сказал Марат многозначительно. — Об одном деле хочу с тобой…
— Ой, Марат, — заторопился я. — Мне позарез надо в магазин лабораторного оборудования. Собираюсь один опыт поставить, а колб нужных нет.
Марат как сцапал меня за рукав, и ни с места.
— Ты мне, Пашка, друг или не друг? — спрашивает.
— Что за смешной вопрос, — отвечаю. — Конечно, друг, и самый…
— Ну, тогда потопали!
И Жеребцов силой потащил меня к парадному.
Вижу — не отвертеться. Одно утешение: жил Марат неподалеку от школы, в Рязанском переулке, сразу за перекидным мостом. Может, думал, освобожусь скоро и еще успею на метро прокатиться в магазин.
Выходим на улицу, а Марат все за руку меня держит, словно милиционер нарушителя порядка.
— Отпусти, — засмеялся я. — Уж теперь не сбегу. Лишь скажи для начала: у тебя что-то стряслось дома? Или…
— Помолчи, — буркнул Марат. — И что у тебя за привычка трещать и трещать, как сорока?
Я чуть обиделся и до самого Маратова дома словечка не проронил.
Жеребцов жил в новом блочном корпусе на пятом этаже. У них такой порядок: сколько бы людей ни пришло — все разуваются. И всем тапочки под нос суют. Как в музее.
Когда мы поравнялись с подъездом, Марат не вошел в дверь, а свернул за угол дома, в глубь двора, где стояли, один к одному, сарайчики хозяйственных жильцов.
— Куда ты? — с недоумением спросил я Марата.
Но он так зашипел на меня, такую свирепую рожу скорчил, что я и язык прикусил. И ни о чем больше не спрашивал. Не раскрыл бы рта даже в том случае, если б Марат внезапно распахнул передо мной врата в космос. Честно, без всякого трепа.