— Богато живут люди! Надо ж такие пузыри вешать! — теперь уж весело зачастил вошедший, обнажая крупную голову с апостольской лысиной. — Вечер добрый!
— Здрасте! — помедлив, неохотно уронил Олег. А про себя подумал: «И каким ветром занесло сюда вредного черта Волобуева? Чего ему еще от меня надо?»
После той, позорной для Олега, истории в конце мая не кто-нибудь другой, а вот он — Волобуев, бригадир второй полеводческой бригады, с пеной у рта требовал от председателя не только отстранения тракториста Плугарева от работы, но и незамедлительной отдачи его под суд. И вот сейчас, бесстыжая рожа, вваливается в чужой дом, как в свой собственный!
Пока Олег кипел, чертыхаясь в душе, костлявый, жилистый Волобуев не спеша повесил на крючок у двери прочерневшую от пыли и дождей шляпу, которую он носил по меньшей мере целое десятилетие. И, так же не спеша, приглаживая ладонями свалявшиеся клочья осивевших волос на висках и затылке, бодро продолжал:
— Гостей, молодой хозяин, надлежит в красный угол сажать! Не зря же наша волжская сторонушка с древлих времен хлебосольством славилась! На всю матушку Расею славилась!
— Проходите и садитесь. Разве я вам запрещаю? — сказал Олег как можно вежливее. — Вы, наверно, к матери? Но она еще не вернулась с фермы.
Волобуев озорновато засмеялся:
— Не-эт, голубь, я не к матушке. Я персонально к твоей личности пожаловал. Во-от как!
«Этого не хватало! — пронеслось в голове у Олега. — Мне уходить подоспела пора… и долго облезлый чертяка собирается гостевать?»
Все еще не сходя с места, он посмотрел в мутновато-льдистые глаза Волобуева с редкими белесыми ресницами, пытаясь угадать: под градусом бригадир или нет. Волобуев был человеком особенным: он всегда казался «под мухой», даже если день-другой и не выпивал.
Тем временем Волобуев прошел к столу у окна. Распахнув висевший мешком на его жидких плечах пиджак — той же неистребимой прочности, что и соломенная шляпа, он солидно расположился на стуле, положив перед собой недавно початую пачку «Беломора».
— Приземляйся! — кивком головы пригласил Волобуев Олега. — Потолкуем, как бывалые знакомые. Догадываюсь, зуб на меня имеешь, Плугарев. Но ты парень башковитый и должон уразуметь: не мог я по-другому. И ты на моем должностном положении, да, и ты, как правильной линии человек, тоже бы потребовал: отстранить от трактора Волобуева. И точка! А впрочем, не будем бередить старую болячку… Впереди у нас с тобой предстоит приятственный разговор.
Вытянув из надорванного края пачки беломорину, гость подвинул папиросы Олегу, неохотно присевшему на край табурета по ту сторону стола:
— Кури!
— Не балуюсь больше.
— Н-но? — удивился Волобуев и выпустил из ноздрей едучую струйку дыма. — А мы с твоим батюшкой, бывало, жарили! Эх, и жарили! Самосад, едрит его дышло!.. Как он, пишет тебе, голубь? Отец-то? Слушок тут прокатился: к себе в город вроде бы тебя приглашает. А?
— А чего я там не видел? — колюче спросил в свою очередь Олег. — Чахлую траву в придачу с тополями-калеками… у которых, как у человека, и головы и руки поотрубали? Или порошковое молоко в пакетиках?
Волобуев хлопнул по колену рукой.
— Вот тебе и здрасте! Столько помешалось на легкой городской жизни, а он: «чего я там не видел!»
Апостольская лысина, продолговатое, в крупных рябинах лицо Волобуева с расплющенным носом так и замаслились, словно на голову гостя опрокинули ушат пахтанья.
— Батюшка твой, голубь… помыслить даже страховито: вознесся же человек! И уж он, государственный муж областного масштаба, и сыночка бы к тепленькому местечку пристроил… Ты уж мне не перечь! У него, Антона-то Ильича, лица шибко ответственного, в голове ума палата!
Скрипнул под Олегом табурет.
— Так уж и палата? По-вашему, получается: ежели человек «вознесся» на высокий пост, ежели он…
Волобуев замахал длинными руками:
— Перестань! Грешно, голубь, про отца родного зряшное говорить! Понимаю: мало приглядна эта жизненная трагедия, когда в семье начинаются нелады, и мужчина бросает…
— Неправда! — чуть ли не вскрикнул, багровея Олег. — Враки все это. Не он мою мать бросил, а она сама! Сама она ушла!..
Снова замахал руками гость:
— Замнем! Не нам с тобой решать эту скользкую промблему. Про твоего батюшку я заикнулся промежду прочим… думал, тебе приятственно будет.
И тут Олег увидел на столе поллитровку московской. Содержимое бутылки лучилось ослепительными искрами. Ну, и бес этот Волобуев, ну, и коварный искуситель! Когда только успел водрузить бутылку на стол?