К весне у меня вдруг ни с того, ни с сего стали пробиваться усы. Я прямо-таки растерялся. Да и стыдно как-то. Ни у кого из ребят усов нет, только у меня. Этого еще не хватало! Думал, может, никто не заметит, а рыжая препротивная Катька первой узрела. И раз перед самым уроком, когда весь класс был в сборе, вдруг захихикала:
— Девочки! Х-ха-ха-ха! Посмотрите на Ка-аврижкина! Х-ха-ха-ха! Усы у Ка-аврижкина растут!
И, уже обращаясь ко мне, подковырнула:
— А бороду, Ка-аврижкин, ты будешь отпускать?
Я так рассвирепел, так рассвирепел, что поклялся: не я буду, если не отколочу рыжую кривляку! Как это я раньше не догадался проучить Катьку?
Вечером, после занятий легкоатлетического кружка, я побежал в библиотеку. Наточка, симпатичная девочка, прошлой весной окончившая библиотечный техникум, обещала мне оставить интереснейший фолиант: «Боги, гробницы, ученые».
Библиотека помещалась в старом, купеческих времен, особняке с колоннами и портиками и замогильно-холодным, даже в летний зной, коридором, пропахшим с прошлого столетия нафталином и камфарой.
Наточка сдержала слово. Принимая от нее книгу, я постарался приятно улыбнуться. Не знаю только, не выглядел ли я при этом идиотом. Дело все в том, что я почему-то совсем не умею нормально улыбаться. Честно, без трепа.
— Мерси, — кивнул я как можно галантнее заалевшей Наточке. И окончательно сконфузившись, бросился вон из библиотеки.
Выбегаю, словно ошпаренный кипятком, в мрачный и сырой коридорище с разъединственной пропыленной лампочкой у потолка, а навстречу мне — вот судьба-то! — рыжая Катька.
Я цап ее за руку и в угол, за дверь потащил.
— Тебе что от меня надо, Ка-аврижкин? — запищала рыжая.
— Отношеньица надо выяснить, — ухмыльнулся я, представляя себе, какую сейчас отбивную сделаю из Катьки.
— Пусти! Слышишь, убери руки! — еще более возмущенно затрезвонила девчонка.
— Зачем зря психуешь? — ворковал я, по-прежнему толкая Катьку в угол. — Может, я тебя, красотка, чмокнуть в губки хочу?
И тут… я не сразу даже сообразил, что тут произошло. Внезапно вырвавшись из моих рук, рыжуха ка-ак дерболызнет претяжелейшим своим портфелем меня по кумполу! Так дерболызнула, что я и с копыт долой!
— А если еще когда полезешь, упырь болотный, отмолочу похлеще!
Это Катька мне сказала и — была такова.
Схватил я шапку и на улицу драпать, пока люди не видели, как меня девчонка с ног сшибла.
Да-а, историйка… Теперь уж я совсем перестал замечать рыжую Катьку. Словно бы она совершенно не существовала на свете!
А она, Катька, после происшествия в библиотеке, принялась зачем-то приукрашиваться и принаряжаться. Да так, что всему классу в глаза стало бросаться. Даже мои друзья — совершеннейшие пентюхи — Марат и Тарасик и то заметили. Один я ничего не знал.
Уж февраль катился под откос, когда однажды в выходной, под вечер, прибежал ко мне запыхавшийся Тарасик Крюченюк. (Он, между прочим, всегда куда-то спешил, точно за ним стая волков гналась.) Ну, вот, влетел в квартиру Тарасик и, размахивая ушанкой, будто митинговать собрался, заорал на весь коридор, да так, что чуть ли не всех соседей перепутал (а у нас в квартире восемь семей):
— Пашка, балда, где ты там?
Выскочил я из своей комнаты — Тарасику Мишук Самарцев из шестой открыл дверь, любопытный шустряк, и рот Крюченюку ладонью прихлопнул.
— Чего буянишь? У нас в квартире пятьдесят процентов склеротиков!
Протер Тарасик платком запотевшие очки. И, загадочно подмигнув, подтащил меня к ванной комнате. Зашептал:
— Мне только что Лерка сказала… учти, под большим секретом! Сказала: рыжая Катька… хи-хи-ха-ха! Страхуля эта по самые уши в тебя втрескалась. Честное комсомольское!
Я так и отшатнулся от пыхтевшего, как закипающий самовар, Тарасика.
— Иди ты! Сплетни разные собираешь!
— И ничуть не сплетни. — Тарасик приосанился, надул розовые поросячьи щеки. — Катька сама… понимаешь: са-ама Лерке призналась. А Лерка не трепло девка!
— Это и видно: подхватила с лета чей-то треп и давай звонить!.. Раздевайся, чай будем пить с кексом. Мама в честь выходного кекс купила.
Тарасик закрутил головой.
— Не… Тороплюсь на шахматный турнир. И ушел.
На другой день я несколько раз украдкой косился в сторону Катькиной парты. И, представьте себе, никаких особых перемен не заметил ни в ее непривлекательной внешности, ни в ее наряде. Разве что рыжие свои космы малость так подстригла да на модную кофту заграничный значок нацепила.