Уже к вечеру я снова забыл о Катьке. И, как прежде, обходил ее стороной.
Дня через четыре наступила мировецкая оттепель. Ну, апрель, да и нате вам! С крыш ухались обледенелые глыбы, под ногами лужи, а с неба — крупа. Густущая эта крупка, подгоняемая ветром, полосовала землю до обеда.
Наша троица в этот день сбежала с последнего урока. Не любили мы все трое ни биологию, ни плаксивую биологичку к ней в придачу.
Выскочили из школы, а кругом белым-бело. Даже глаза резало от ликующей, непривычной в городе, белизны.
Глупыши первоклассники лепили снежную бабу.
— Робя! — воскликнул долговязый Марат, обнимай за плечи меня и Тарасика. — Робя! В котелке вашего приятеля засветилась сверхгениальная идейка. Хотите, обнародую?
— Валяй! — мотнул головой Крюченюк. Окинув нас озорным взглядом, Марат изрек:
— Поступило предложение: взобраться на крышу Тарасикова дома. И забросать девчонок снежками. Эх, и визг поднимется на всю Москву!
Наша школа стояла во дворе большого восьмиэтажного дома, в котором жил Крюченюк. Не раз и не два мы и раньше лазали на головокружительную верхотуру. Оттуда до чего же захватывающий вид открывался! И все три вокзала как на ладони, и высотное здание у Красных ворот, и гостиница «Ленинград». А церквушек всяких! Особенно в мае любил я сидеть на коньке крыши Тарасикова дома, нагретой жарким солнцем. Но вот сейчас… сейчас что-то не тянуло на эту высотищу.
— Давайте в другой раз. А? — сказал я. — А сейчас двинем-ка в кино. «Пусть говорят»… такой, говорят, фильмище!
Но меня не поддержали.
— Завтра, Пашка, сбегаем в кино, — сказал Тарасик. — А теперь и вправду маханем-ка на крышу! Эх, и весело будет!
Не стал я больше возражать.
Поднялись на старом скрипучем лифте на восьмой этаж, сложили в угол портфели и — на чердак. (В Тарасиковом доме почему-то чердачные двери никогда не запираются.)
В слуховое окно вылезли на крышу: первым Марат, за ним Тарасик, а я замыкающим.
Было холодно и скользко. Снег осел, а кое-где вдоль карниза уже образовалась ноздреватая корочка.
Марат, сгорая от нетерпения, скомкал плотный, увесистый снежок и запустил его в проходивших внизу ребят. Но промахнулся.
Снежок шлепнулся впереди мальчишек. Брызнув врассыпную, они азартно загорланили:
— А ну, еще! А ну, еще!
— Да ему слабо попасть! Кишка тонка!
Марат скатал новый снежок. И опять запустил в пацанят. Да так здорово, что одному пострелу малахай с головы сбил.
Тут уж и Тарасик принялся за дело.
Но я не бросал снежки в ребятишек, ждал, когда девчонки из школы высыплют. Приготовленные же «снаряды» складывал про запас рядом с собой.
Сидел я на подоконнике слухового окна, метрах в трех от края крыши. Почему-то в этом месте было сломано ограждение. Погнутое звено из железных прутьев валялось в стороне, полузанесенное снегом. Лишь толстая стойка-труба, к которой была прикреплена решетка, торчала у края крыши.
В первые минуты немного страшновато было: думалось, поскользнись нечаянно, и… поминай как тебя звали! Это точно: вскрикнуть не успеешь, как скатишься вниз. Мне даже хотелось пройти чуть подальше от опасного места, ближе к ребятам, да сиделось тут удобно. К тому же и снегу вдоволь. И я остался.
Наверно, десятка два скатал снежков, когда из школы шумливой гурьбой выбежали наши девчата. Отсюда, с высотки, занятно смотреть на них: точно диковинные цветы неожиданно расцвели на снегу.
— Полундра, мужики! — бросил клич Марат.
И мы все трое дружно принялись бомбардировать девчонок нашими «гранатами».
Мне везло как никогда. Каждый раз прямое попадание! Тарасик и Марат не отставали от меня. Они тоже здорово поражали «противника». И среди девчачьей армии поднялась паника: визг, крик, отступление.
Чтобы удобнее было бросать снежки, я встал во весь рост, держа запасные «снаряды» в карманах. И только собрался запустить в отступающих вертихвосток последний — самый тяжелый — снежок, как внезапно поскользнулся и грохнулся на спину. И тотчас поехал вниз.
Не помню, как я догадался повернуться на живот, не помню, и как успел схватиться руками за железный стержень, оставшийся от сломанного ограждения. Одна нога моя свисала с крыши, второй же я случайно зацепился за невысокий бортик, протянувшийся у самого карниза.
Слабонервные девчонки внизу истошно вопили, призывая кого-то на помощь. Но мне не до раздирающих душу воплей было.
Чуть опамятовавшись от испуга, я осторожно приподнял голову, надеясь, что сейчас кто-то из ребят протянет мне руку. И тогда я, соблюдая всяческие предосторожности, начну полегоньку карабкаться вверх от гибельного места.