А на шумной Басманной с бешено несущимися к вокзалам машинами, не сговариваясь, взялись за руки и медленно-медленно побрели в сторону Садового кольца — еще более шумного, еще более людного. Так просто, без всякой цели.
ЕРАЛАШНАЯ ПОРА
Весел грохот вешних бурь!
С утра было тихо. И чуть ли не по-летнему жарко.
Половодье солнечного света — поразительно чистое, пока еще не затуманенное полдневным маревом, как бы сливалось с буйным разливом Волги.
Весь мир, казалось, это море света и голубеющая стихия воды, усыпанная мириадами весело приплясывающих искр.
Но после обеда погода стала портиться прямо-таки на глазах. С Жигулей потянуло знобящей свежестью, а на небе, недавно еще сияющем ничем не запятнанной бирюзой, уже появилась пара пухлых облачков — с виду таких безобидных.
— К ночи жди ненастья, — мрачно сказал Лукьяныч, колхозный пастух, долговязый детина неопределенного возраста.
Он стоял у самой воды, затоплявшей и этот приречный ложок. Не обращая внимания на ластившееся у его ног солнце, чуть колыхавшееся на ленивой волне, Лукьяныч смотрел вприщур на пепельно-лиловые вдали горы.
Мой попутчик инженер Березин, раньше всех занявший место на корме в лодке, возразил Лукьянычу:
— Ну, что вы! Какое там ненастье… слабый ветришко, да и тот к вечеру стихнет.
— Разненастится! Даже и шторм может завернуть. Я по приметам сужу, — упрямо гнул свое Лукьяныч, ни на кого не глядя.
В лодку он полез вслед за мной. Вставляя в уключины весла, бросил через плечо:
— Митяй, толкни-ка нас!
Сидевший в соседней лодке паренек лет тринадцати отложил удочку, спрыгнул на берег. И солидно, вразвалочку направился в нашу сторону.
Так же солидно, не спеша, он уперся плечом в нос нашей лодки и, крякнув, столкнул ее с отмели.
Кунья Воложка, приток Волги, к осени обычно всегда мелела, и ее вброд переходили козы. Но сейчас, в половодье, она расхлестнулась на километры, сливаясь с озерами на островах. Напористое течение подмывало, грызло левый песчаный берег, такой не в меру податливый. Сельские банешки, стоявшие на краю обрыва, в любой час могли ухнуться в речку.
Мы медленно плыли мимо зеленеющих невинно островков, радующих глаз первой травкой, мимо стоявших в воде осин и ветел, зачарованных хмельным разливом, мимо кустов краснотала, гнувшихся под напором бурлящих струй.
Где-то на гриве крякала, надрываясь, утка. А когда лодка проплывала вблизи высокой старой березы, над нашими головами вдруг застучал дробно дятел.
Становилось заметно прохладнее. С острова Большака, отделявшего Кунью Воложку от коренной Волги, ветер доносил колдовские запахи. Пахло и последним снежком, истекающим слезой в потайных волчьих яминах, и клейкими почками, пустившими зеленоватенький дымок, и, само собой, лиловыми колокольцами — нашим первым весенним цветком.
Лодка пристала к узкой полоске земли, заваленной ворохами прошлогодней листвы.
— Шагайте по тропе до поляны, — сказал Лукьяныч, когда мы с инженером выпрыгнули на берег. За время нашего плавания, борясь с течением, он не проронил ни словечка. — На поляне увидите две дороги. Так свертывайте на ту, на ту свертывайте, которая влево подается. Ну, и по ней до осокорей без сумления. А от осокорей опять же тропинка потянется. Вы по ней, по тропинке-то, и мотайте. Она к Волге выведет. К посту бакенщика Терентьича, Он вас и пересунет через Волгу в горы.
Мы вскинули на плечи рюкзаки, попрощались с Лукьянычем и зашагали навстречу маячившим вдали легкомысленно веселым березкам.
В двух шагах от нас плескалось огромное водяное поле с черными и рыжими точками — не затопленными еще бугорками полусгнившими пнями. На самом ближнем островерхом бугре торчал ивовый куст, на котором сидела, нахохлившись, ворона, зорко следя за проплывавшей мимо крысой.
Вся правая низменная часть острова находилась под водой. И если б на острове не росли деревья, то с нашей гривы мы непременно увидели бы могучую Волгу — не Волгу, а бурлящую морскую стихию!
— Раньше, знаете ли, я не замечал природы. Она совершенно не трогала меня, — заговорил вдруг инженер, добродушно ухмыляясь. На его слегка продолговатом, словно бы измятом лице одна за другой разгладились морщины, и сразу стало видно, что человек этот далеко еще не стар. — За год до конца войны приехал я сюда на нефтепромысел, — продолжал Березин. — И что вы скажете? Тут-то вот и стал полнее ощущать жизнь. Прежде мне на Волге не приходилось бывать. Я на Украине жил. А обосновался в этих местах — и будто родился здесь… Волга, Жигули… да что тут толковать! Вы меня понимаете.