Он сделал шаг вперёд, сжав кулаки до побледневших костяшек. Один из дружинников вытянул меч из ножен и Баламут тут же поднял руки и сделал два шага назад.
— Намёк понял. Все вы в Пскове чуть что за железки хватаетесь и готовы биться. Видимо, такая там природа. Или, может, в воздухе что. Чего же сразу горячиться, будто шуток не понимаете. Как и правил честной молодецкой битвы один на один.
Алексей вышел между ними, пытаясь успокоить обоих.
— Как вы нашли нас? — спросил он.
Боярин пожал плечами.
— Лес, как открытая книга для тех, кто умеет читать следы, а наследил ты знатно, княжич. То ли и не скрывался в своих бегах, то следы заметать за собой, тебе ещё учиться и учиться.
Он слово демонстративно не замечал присутствия Баламута, который продолжал прожигать его взглядом из-за плеча княжича.
— В таверне этого косого рассказали, что ты ушёл с каким-то подозрительным оборванцем, — продолжал боярин, проигнорировав возмущённые комментарии Баламута. — Дальше дело простое, походили да и нашли. Хотя забрался ты глубоко. Будто всё-таки нарочно прятался. Или бежал от кого.
Алексей потупился и смолчал.
— Где Фёдор? — спросил боярин.
— Погиб в бою с Горынычем, — ответил княжич и шмыгнул носом.
— С кем? — Кривда изогнул бровь.
Алексей затараторил, рассказывая и про виверну, и про стрыгу, и про Горыныча и о предупреждении мудреца, что у них так мало времени, чтобы спасти Русь от пришествия вечной зимы. Всё время этого длинного сбивчивого монолога с лица боярина не сходило выражение, будто он разговаривает с юродивым, которому слишком крепко ударили по темечку.
Когда княжич закончил, наконец, свою речь, Кривда покачал головой, поджав губы.
— Очень интересные байки ты рассказываешь, княжич. Гусляром станешь, как пить дать. На пирах сможешь всех развлекать так, что животики надорвут. Поедем, батюшке своему их все перескажешь, вот порадуется на старости лет князь, какая у сына его буйная фантазия.
— Я никуда не поеду, — отчеканил Алексей. — Ты что, плохо меня слушал?
— Мне твоих детских историй по самое горло хватило, можешь не повторять. Вижу я тебя насквозь. Придумал себе, по малолетству, великое задание и побежал, поддерживая портки, пока мамки с няньками причитают. А что имеем в итоге?
Кривда положил руку на плечо княжича.
— Сбежал из дома, сгубил где-то дядьку, насочинял с три короба…
Он поцокал языком.
— Да ещё и у матушки украл медальон золотой, цены немалой. Как не стыдно? Князь дома от позора такого сгорает, за тебя волнуется, места себе не находит, а ты тут по лесам бегаешь и с муравьями воюешь?
Алёша, устыдившись, потупил взор.
— Я взял его для правого дела, — сказал он тихо. — Не для игры и не для продажи, ради сластей. А для спасения княжны.
— Кстати, где медальон? — спросил боярин.
— Потерял, — буркнул Алексей.
— Врёшь, княжий сын, — сказал Кривда и со значением посмотрел на Баламута.
— А что это ты на меня косые взгляды кидаешь, — возмутился наёмник, — может это ты сам его где-то припрятал или потратил на покупку шапки своей соболиной?
— Куда ты дел медальон? — продолжил Кривда, обращая на Баламута внимания не больше, чем на копошащегося под ногами жука.
— Куда посчитал нужным, на то дело и отправил, — сквозь зубы повторил Алексей, сгорая от стыда.
Он увидел, что Баламут тянется к кошелю, чтобы отдать украшение, но так обжёг его взглядом, что тот замер.
— Эх-эх-эх, — Кривда покачал головой. — Всё, княжий сын, недосуг мне в твои детские игры играть. Садись на коня, верну тебя к отцу.
— Я никуда не поеду.
— Не заставляй меня силком волочь тебя в Псков. Ты же не хочешь связанным, поперек лошадиного крупа, до самого отчего дома ехать?
— У нас свои дела, куда важнее твоих. Если ты этого не понимаешь — ступай своей дорогой, боярин, а если ты встанешь у меня на пути, то.
— То что? — быстро спросил Кривда. — Что тогда, а? За меч возьмёшься, щенок?
— Как ты смеешь так со мной говорить! Я сын князя.
— Вор и выдумщик ты. Постыдился бы, вечная зима, Мара, какая-то, бабкины сказки, тьфу.
— Это правда! Правда!
Вздохнув, Кривда схватил Алексея за локоть и потащил к своему коню.
— Это правда! Отпустите! — орал княжич, упираясь. — Мара придёт на землю и опустится вечная ночь!
— Эй, боярин, — крикнул Баламут, — дай-ка я с тобой поговорю. Как у нас, простых людей, принято, с такой сволочью, как ты, общаться.